Неточные совпадения
Опрометью летевшая по двору Катря набежала на «фалетура» и чуть не сшибла его с
ног, за что и получила в бок здорового тумака. Она даже не оглянулась на эту любезность, и только голые
ноги мелькнули в дверях погреба: Лука Назарыч первым делом потребовал холодного квасу,
своего любимого напитка, с которым ходил даже в баню. Кержак Егор спрятался за дверью конюшни и отсюда наблюдал приехавших гостей: его кержацкое сердце предчувствовало, что начались важные события.
Больше всех надоедал Домнушке гонявшийся за ней по пятам Вася Груздев, который толкал ее в спину, щипал и все старался подставить
ногу, когда она тащила какую-нибудь посуду. Этот «пристанской разбойник», как окрестила его прислуга, вообще всем надоел. Когда ему наскучило дразнить Сидора Карпыча, он приставал к Нюрочке, и бедная девочка не знала, куда от него спрятаться. Она спаслась только тем, что ушла за отцом в сарайную. Петр Елисеич, по обычаю, должен был поднести всем по стакану водки «из
своих рук».
Довольный произведенным впечатлением, Самоварник поднялся на
ноги и размахивал
своим халатом под самым носом у Никитича, точно петух. Казачок Тишка смотрел
своими большими глазами то на дядю, то на развоевавшегося Самоварника и, затаив дыхание, ждал, что скажет дядя.
Илюшка молчал и только смотрел на Пашку широко раскрытыми глазами. Он мог, конечно, сейчас же исколотить приятеля, но что-то точно связывало его по рукам и по
ногам, и он ждал с мучительным любопытством, что еще скажет Пашка. И злость, и слезы, и обидное щемящее чувство захватывали ему дух, а Пашка продолжал
свое, наслаждаясь мучениями благоприятеля. Ему страстно хотелось, чтобы Илюшка заревел и даже побил бы его. Вот тебе, хвастун!
Рачителиха бросилась в
свою каморку, схватила опояску и сама принялась крутить Илюшке руки за спину. Озверевший мальчишка принялся отчаянно защищаться, ругал мать и одною рукой успел выхватить из бороды Морока целый клок волос. Связанный по рукам и
ногам, он хрипел от злости.
— А наши-то тулянки чего придумали, — трещала участливо Домнушка. — С
ног сбились, всё про
свой хлеб толкуют. И всё старухи… С заводу хотят уезжать куда-то в орду, где земля дешевая. Право… У самих зубов нет, а
своего хлеба захотели, старые… И хохлушек туда же подманивают, а доведись до дела, так на снохах и поедут. Удумали!.. Воля вышла, вот все и зашевелились: кто куда, — объясняла Домнушка. — Старики-то так и поднялись, особенно в нашем Туляцком конце.
Нюрочке вдруг сделалось страшно: старуха так и впилась в нее
своими темными, глубоко ввалившимися глазами. Вспомнив наказ Анфисы Егоровны, она хотела было поцеловать худую и морщинистую руку молчавшей старухи, но рука Таисьи заставила ее присесть и поклониться старухе в
ноги.
— Работы египетские вместятся… — гремел Кирилл; он теперь уже стоял на
ногах и размахивал правою рукой. — Нищ, убог и странен стою пред тобой, милостивец, но нищ, убог и странен по
своей воле… Да! Видит мое духовное око ненасытную алчбу и похоть, большие помыслы, а будет час, когда ты, милостивец, позавидуешь мне…
Спирька в
свою очередь, как бык, забочился налево и начал убирать
свою левую
ногу.
— Ох, смерть моя!.. — стонал Самойло Евтихыч, лежа на
своей кровати; сапог разрезали, чтобы снять с
ноги.
Ходоки упорно стояли каждый на
своем, и это подняло на
ноги оба мочеганских конца. В спорах и препирательствах сторонников и противников орды принял деятельное участие даже Кержацкий конец, насколько он был причастен кабаку Рачителихи. Ходокам делали очные ставки, вызывали в волость, уговаривали, но они продолжали рознить. Особенно неистовствовал Тит, так и наступавший на Коваля.
Катря была переведена в сарайную, а Сидор Карпыч опять поселился в
своей комнате рядом с Нюрочкой. Тишка приходил несколько раз в кабинет к Петру Елисеичу и получал головомойку: Петр Елисеич усовещивал его, кричал и даже топал
ногами.
Когда Груздев уже садился в
свою кошевую, к нему подбежала какая-то женщина и комом повалилась в
ноги.
Положив начал перед образами и поклонившись в
ноги матерям, Аглаида вполголоса начала читать
свое скитское правило, откладывая поклоны по лестовке.
В тумане из-под горы сначала показался низенький старичок с длинною палкой в руке. Он шел без шапки, легко переваливаясь на
своих кривых
ногах. Полы поношенного кафтана для удобства были заткнуты за опояску. Косматая седая борода и целая шапка седых волос на голове придавали ему дикий вид, а добрые серые глаза ласково улыбались.
Толпа росла у ключика, а Гермоген продолжал
свое. Его слова производили впечатление. Какой-то здоровенный мужик даже повалился ему в
ноги.
— Это вы касательно Макара, родитель? Нет, это вы напрасно, потому как у брата Макара, напримерно,
своя часть, а у меня
своя… Ничего, живем,
ногой за
ногу не задеваем.
— Ломаный я человек, родитель, — отвечал Артем без запинки. — Ты думаешь, мне это приятно без дела слоняться? Может, я в другой раз и жисти
своей не рад… Поработаю — спина отымается, руки заболят,
ноги точно чужие сделаются. Завидно на других глядеть, как добрые люди над работой убиваются.
Он осмотрел руку и сделал гипсовую повязку переломленной
ноги, а потом сейчас же и уехал: в Мурмосе ждали
свои больные.
Старики отправились, подпираясь палками, — плохо уж ходили старые
ноги. Проходя мимо кабака Рачителихи, старый Коваль остановился, покрутил
своею сивою головой и вопросительно посмотрел на свата.
Неточные совпадения
Гостья. Да, она такова всегда была; я ее знаю: посади ее за стол, она и
ноги свои…
Буду
свой крест до могилы нести!» // Снова помещик лежит под халатом, // Снова у
ног его Яков сидит, // Снова помещик зовет его братом.
Гремит на Волге музыка. // Поют и пляшут девицы — // Ну, словом, пир горой! // К девицам присоседиться // Хотел старик, встал на
ноги // И чуть не полетел! // Сын поддержал родителя. // Старик стоял: притопывал, // Присвистывал, прищелкивал, // А глаз
свое выделывал — // Вертелся колесом!
К довершению бедствия глуповцы взялись за ум. По вкоренившемуся исстари крамольническому обычаю, собрались они около колокольни, стали судить да рядить и кончили тем, что выбрали из среды
своей ходока — самого древнего в целом городе человека, Евсеича. Долго кланялись и мир и Евсеич друг другу в
ноги: первый просил послужить, второй просил освободить. Наконец мир сказал:
Левин стал на
ноги, снял пальто и, разбежавшись по шершавому у домика льду, выбежал на гладкий лед и покатился без усилия, как будто одною
своею волей убыстряя, укорачивая и направляя бег. Он приблизился к ней с робостью, но опять ее улыбка успокоила его.