Неточные совпадения
— Ты и скажи своим пристанским, что волю никто не спрячет и в свое
время объявят, как и в других местах. Вот приедет главный управляющий Лука Назарыч, приедет исправник и объявят… В Мурмосе уж все было и у нас будет, а брат Мосей врет, чтобы его больше водкой поили. Волю объявят, а как и что будет — никто сейчас не знает. Приказчикам обманывать народ тоже не из чего:
сами крепостные.
Как стемнелось, кержак Егор все
время бродил около господского дома, — ему нужно было увидать Петра Елисеича. Егор видел, как торопливо возвращался с фабрики Лука Назарыч, убегавший от дурака Терешки, и
сам спрятался в караушку сторожа Антипа. Потом Петр Елисеич прошел на фабрику. Пришлось дожидаться его возвращения.
В другое
время он не посмел бы въехать во двор господского дома и разбудить «
самого», но теперь было все равно: сегодня Лука Назарыч велик, а завтра неизвестно, что будет.
«Три пьяницы» вообще чувствовали себя прекрасно, что бесило Рачителиху, несколько раз выглядывавшую из дверей своей каморки в кабак. За стойкой управлялся один Илюшка, потому что днем в кабаке народу было немного, а набивались к вечеру. Рачителиха успевала в это
время управиться около печи, прибрать ребятишек и вообще повернуть все свое бабье дело, чтобы вечером уже
самой выйти за стойку.
Страда на уральских горных заводах —
самое оживленное и веселое
время.
А Таисья в это
время старалась незаметно выпроводить своих учеников, чтобы
самой в сумерки сбегать к Гущиным, пока брательники не пришли с фабрики, — в семь часов отбивает Слепень поденщину, а к этому
времени надо увернуться.
Не успели они кончить чай, как в ворота уже послышался осторожный стук: это был
сам смиренный Кирилл… Он даже не вошел в дом, чтобы не терять напрасно
времени. Основа дал ему охотничьи сани на высоких копылах, в которых
сам ездил по лесу за оленями. Рыжая лошадь дымилась от пота, но это ничего не значило: оставалось сделать всего верст семьдесят. Таисья
сама помогала Аграфене «оболокаться» в дорогу, и ее руки тряслись от волнения. Девушка покорно делала все, что ей приказывали, — она опять вся застыла.
— Да ведь ты
сам же хвалил все
время орду, этово-тово, — накинулся на него Тит, — а теперь другое говоришь…
— Вот я то же
самое думаю и ничего придумать не могу. Конечно, в крепостное
время можно было и сидя в Самосадке орудовать… А вот теперь почитай и дома не бываю, а все в разъездах. Уж это какая же жизнь… А как подумаю, что придется уезжать из Самосадки, так даже оторопь возьмет. Не то что жаль насиженного места, а так… какой-то страх.
— Ах, какое дело!.. — повторял
время от
времени сам Груздев. — Разве так можно с людьми поступать?.. Вот у меня сколько на службе приказчиков… Ежели человек смышленый и не вороватый, так я им дорожу. Берегу его, а не то чтобы, например, в шею.
Как человек бывалый, солдат спросил только про дорогу, давно ли выехали, благополучно ли доследовали, а об орде ни гугу. Пусть старик
сам заговорит, а то еще не во-время спросишь.
Дорога до Мурмоса для Нюрочки промелькнула, как светлый, молодой сон. В Мурмос приехали к
самому обеду и остановились у каких-то родственников Парасковьи Ивановны. Из Мурмоса нужно было переехать в лодке озеро Октыл к Еловой горе, а там уже идти тропами. И лодка, и гребцы, и проводник были приготовлены заранее. Оказалось, что Парасковья Ивановна ужасно боялась воды, хотя озеро и было спокойно. Переезд по озеру верст в шесть занял с час, и Парасковья Ивановна все
время охала и стонала.
— Ваши-то мочегане пошли свою землю в орде искать, — говорил Мосей убежденным тоном, — потому как народ пригонный, с расейской стороны… А наше дело особенное: наши деды на Самосадке еще до Устюжанинова жили. Нас неправильно к заводам приписали в казенное
время… И бумага у нас есть, штобы обернуть на старое. Который год теперь собираемся выправлять эту
самую бумагу, да только согласиться не можем промежду себя. Тоже у нас этих разговоров весьма достаточно, а розним…
К весне солдат купил место у
самого базара и начал строиться, а в лавчонку посадил Домнушку, которая в первое
время не знала, куда ей девать глаза. И совестно ей было, и мужа она боялась. Эта выставка у всех на виду для нее была настоящею казнью, особенно по праздникам, когда на базар набирался народ со всех трех концов, и чуткое ухо Домнушки ловило смешки и шутки над ее старыми грехами. Особенно доставалось ей от отчаянной заводской поденщицы Марьки.
Наступила голодная зима,
самое ужасное
время, какое посылается только в наказание.
Наконец, старик не вытерпел. Однажды утром он оделся с особенною тщательностью, точно в христовскую заутреню: надел крахмальную манишку, пестрый бархатный жилет, старомодный сюртук синего аглицкого сукна и дареные часы-луковицу. Торжественно вышел он из дома и направился прямо в господский дом, в котором не бывал со
времени своего изгнания. Голиковского он видел раза два только издали. Аристашка остолбенел, когда в переднюю вошел
сам Лука Назарыч.
Он поселился в господском доме, в комнате Нюрочки, а
сама Нюрочка на
время переехала к Парасковье Ивановне.
Неточные совпадения
Осип. Я, сударь, отправлю его с человеком здешним, а
сам лучше буду укладываться, чтоб не прошло понапрасну
время.
Крестьянское терпение // Выносливо, а
временем // Есть и ему конец. // Агап раненько выехал, // Без завтрака: крестьянина // Тошнило уж и так, // А тут еще речь барская, // Как муха неотвязная, // Жужжит под ухо
самое…
Дела-то все недавние, // Я был в то
время старостой, // Случился тут — так слышал
сам, // Как он честил помещиков, // До слова помню всё: // «Корят жидов, что предали // Христа… а вы что сделали?
В
самое то
время, когда взаимная наша дружба утверждалась, услышали мы нечаянно, что объявлена война.
Тут только понял Грустилов, в чем дело, но так как душа его закоснела в идолопоклонстве, то слово истины, конечно, не могло сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та
самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во
время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.