Неточные совпадения
Давно небритое лицо обросло седою щетиной, потухшие темные глаза
смотрели неподвижно в одну точку, и вся фигура имела такой убитый, подавленный вид, точно старик что-то забыл и
не мог припомнить.
Девочка сделала несколько шагов вперед и остановилась в нерешительности. Егор
не шевелился с места и угрюмо
смотрел то на заплетенные в две косы русые волосы девочки, то на выставлявшиеся из-под платья белые оборочки кальсон.
Старик ничего
не ответил и долго
смотрел в угол, а потом быстро поднял голову и заговорил...
Молота стучали, рабочие двигались, как тени,
не смея дохнуть, а Лука Назарыч все стоял и
смотрел,
не имея сил оторваться. Заметив остававшихся без шапок дозорного и плотинного, он махнул им рукой и тихо проговорил...
Великая и единственная минута во всей русской истории свершилась… Освобожденный народ стоял на коленях. Многие плакали навзрыд. По загорелым старым мужицким лицам катились крупные слезы, плакал батюшка о. Сергей, когда начали прикладываться ко кресту, а Мухин закрыл лицо платком и ничего больше
не видел и
не слышал. Груздев старался спрятать свое покрасневшее от слез лицо, и только один Палач сурово
смотрел на взволнованную и подавленную величием совершившегося толпу своими красивыми темными глазами.
—
Смотри, чтобы козла [«Посадить козла» на заводском жаргоне значит остудить доменную печь, когда в ней образуется застывшая масса из чугуна, шлаков и угля. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)] в домну для праздника
не посадить.
Старики переглянулись,
посмотрели на Полуэхта, известного заводского враля, и одновременно почесали в затылках: им эта мысль еще
не приходила в голову.
— Илюшка, ты
смотри,
не просчитайся, — повторяла ему Рачителиха. — Получил, што ли, с Терешки?
—
Не приставай, знаем без тебя, — небрежно отвечал мальчик и с важностью
смотрел на напиравшую толпу. — Вон Деяну отпущай четушку. Дядя Деян, хошь наливки?
Окулко только мотнул головой Рачителихе, и та налила Мороку второй стаканчик. Она терпеть
не могла этого пропойцу, потому что он вечно пьянствовал с Рачителем, и теперь
смотрела на него злыми глазами.
Нюрочка еще никогда
не видала вензелей и с удивлением
смотрела на эту мудреную штуку, пока Вася объяснял ей его значение и заставлял пощупать и картон, и бумагу, и полочку для свечей на задней стенке вензеля.
Нюрочка перебегала из столовой в залу и
смотрела в окно на галдевшую на дворе толпу. Ей опять было весело, и она только избегала встречаться с Иваном Семенычем, которого сразу разлюбила. Добрый старик замечал эту детскую ненависть и
не знал, как опять подружиться с Нюрочкой. Улучив минуту, когда она проходила мимо него, он поймал ее за какую-то оборку и прошептал, указывая глазами на Овсянникова...
Набат точно вымел весь народ из господского дома, остались только Домнушка, Катря и Нюрочка, да бродил еще по двору пьяный коморник Антип. Народ с площади бросился к кабаку, — всех гнало любопытство
посмотреть, как будет исправник ловить Окулка. Перепуганные Катря и Нюрочка прибежали в кухню к Домнушке и
не знали, куда им спрятаться.
На мосту ей попались Пашка Горбатый, шустрый мальчик, и Илюшка Рачитель, — это были закадычные друзья. Они ходили вместе в школу, а потом бегали в лес, затевали разные игры и баловались. Огороды избенки Рачителя и горбатовской избы были рядом, что и связывало ребят: вышел Пашка в огород, а уж Илюшка сидит на прясле, или наоборот. Старая Ганна пристально
посмотрела на будущего мужа своей ненаглядной Федорки и даже остановилась: проворный парнишка будет, ежели бы
не семья ихняя.
Макар ушел к себе в заднюю избу, где его жена Татьяна стирала на ребят. Он все еще
не мог прочухаться от родительской трепки и недружелюбно
смотрел на широкую спину безответной жены, взятой в богатую семью за свою лошадиную силу.
Положение Татьяны в семье было очень тяжелое. Это было всем хорошо известно, но каждый
смотрел на это, как на что-то неизбежное. Макар пьянствовал, Макар походя бил жену, Макар вообще безобразничал, но где дело касалось жены — вся семья молчала и делала вид, что ничего
не видит и
не слышит. Особенно фальшивили в этом случае старики, подставлявшие несчастную бабу под обух своими руками. Когда соседки начинали приставать к Палагее, она подбирала строго губы и всегда отвечала одно и то же...
Илюшка упорно отмалчивался, что еще больше злило Рачителиху. С парнишкой что-то сделалось: то молчит, то так зверем на нее и
смотрит. Раньше Рачителиха спускала сыну разные грубые выходки, а теперь, обозленная радовавшимися пьяницами, она
не вытерпела.
— Рачитель выпил? — коротко спросил Груздев и, поморщившись, скостил два украденных Рачителем полуштофа. — Ну,
смотри, чтобы вперед у меня этого
не было…
не люблю.
Девочка пытливо
посмотрела на отца и, догадавшись, что ее посылают одну, капризно надула губки и решительно заявила, что одна
не пойдет. Ее начали уговаривать, а Анфиса Егоровна пообещала целую коробку конфет.
Но последнего
не пришлось делать. Старуха сама пришла за занавеску, взяла Нюрочку и долго
смотрела ей в лицо, а потом вдруг принялась ее крестить и горько заплакала.
В избу начали набиваться соседи, явившиеся
посмотреть на басурмана: какие-то старухи, старики и ребятишки, которых Мухин никогда
не видал и
не помнил. Он ласково здоровался со всеми и спрашивал, чьи и где живут. Все его знали еще ребенком и теперь
смотрели на него удивленными глазами.
Еще за обедом Вася несколько раз выскакивал из-за стола и подбегал к окну. Мать строго на него
смотрела и качала головой, но у мальчика было такое взволнованное лицо, что у ней
не повертывался язык побранить непоседу. Когда смиренный Кирилл принялся обличать милостивцев, Вася воспользовался удобным моментом, подбежал к Нюрочке и шепнул...
— Чего
не может быть: влоск самого уходили… Страшно
смотреть: лица
не видно, весь в крови, все платье разорвано. Это какие-то звери, а
не люди! Нужно запретить это варварское удовольствие.
Старуха Мавра с удивлением
посмотрела на дочь, что та ничего
не знает, и только головой указала на лужок у реки. Там с косой Наташки лихо косил какой-то здоровенный мужик, так что слышно было, как жесткая болотная трава свистела у него под косой.
— Ты у меня
смотри, сахар… — ласково ворчал Лука Назарыч, грозя Палачу пальцем. — Чурок
не жалей, а то упустим шахту, так с ней
не развяжешься. И ты, Ефим Андреич,
не зевай… голубковскую штольню вода возьмет…
Домик, в котором жил Палач, точно замер до следующего утра. Расставленные в опасных пунктах сторожа
не пропускали туда ни одной души. Так прошел целый день и вся ночь, а утром крепкий старик ни свет ни заря отправился в шахту. Караул был немедленно снят. Анисья знала все привычки Луки Назарыча, и в восемь часов утра уже был готов завтрак, Лука Назарыч
смотрел довольным и даже милостиво пошутил с Анисьей.
Прошел и успеньев день. Заводские служащие, отдыхавшие летом, заняли свои места в конторе, как всегда, — им было увеличено жалованье, как мастерам и лесообъездчикам. За контору никто и
не опасался, потому что служащим, поколениями выраставшим при заводском деле и
не знавшим ничего другого, некуда было и деваться, кроме своей конторы. Вся разница теперь была в том, что они были вольные и никакой Лука Назарыч
не мог послать их в «гору». Все
смотрели на фабрику, что скажет фабрика.
Беспоповцы
не признают писанных на дереве икон, а на крестах изображений св. духа и «титлу»: И. Н. Ц. И. Высокая и статная Аграфена и в своем понитке, накинутом кое-как на плечи,
смотрела красавицей, но в ее молодом лице было столько ужаса и гнетущей скорби, что даже у Таисьи упало сердце.
Когда ребята ушли, заболотский инок спустился,
не торопясь, с полатей, остановился посредине избы,
посмотрел на Таисью и, покрутив головой, захохотал.
Когда брательники Гущины подошли к своему двору, около него уже толпился народ. Конечно, сейчас же началось жестокое избиение расстервенившимися брательниками своих жен: Спирька таскал за волосы по всему двору несчастную Парасковью, середняк «утюжил» свою жену, третий брательник «колышматил» свою, а меньшак
смотрел и учился. Заступничество Таисьи
не спасло баб, а только еще больше разозлило брательников, искавших сестру по всему дому.
Опять распахнулись ворота заимки, и пошевни Таисьи стрелой полетели прямо в лес. Нужно было сделать верст пять околицы, чтобы выехать на мост через р. Березайку и попасть на большую дорогу в Самосадку. Пегашка стояла без дела недели две и теперь летела стрелой. Могутная была лошадка, точно сколоченная, и
не кормя делала верст по сту. Во всякой дороге бывала. Таисья молчала, изредка
посматривая на свою спутницу, которая
не шевелилась, как мертвая.
Аграфена тупо
смотрела по сторонам и совсем
не узнавала дороги, на которой бывала только летом: и лесу точно меньше, и незнакомые объезды болотами, и знакомых гор совсем
не видать.
— Ну, мальчуга, действуй, — прикрикивал Кузьмич, молодой и бойкий машинист. — Да
смотри у меня — в машину головой
не лезь.
Наташке и самой нравилось у Кузьмича, но она стеснялась своей дровосушной сажи. Сравнительно с ней Кузьмич
смотрел щеголем, хотя его белая холщовая курточка и была перемазана всевозможным машинным составом вроде ворвани и смазочных масел. Он заигрывал с Наташкой, когда в машинной никого
не было, но
не лез с нахальством других мужиков. Эта деликатность машиниста много подкупала Наташку.
Как казалось Петру Елисеичу, именно со времени этого визита Нюрочка изменилась в отношениях к нему и время от времени так пытливо
смотрит на него, точно
не решается спросить что-то.
— Так-то оно так, а кто твой проект читать будет? Лука Назарыч… Крепостное право изничтожили, это ты правильно говоришь, а Лука Назарыч остался… Старухи так говорят: щука-то умерла, а зубы остались…
Смотри, как бы тебе благодарность из Мурмоса кожей наоборот
не вышла. Один Овсянников чего стоит… Они попрежнему гнут, чтобы вольного-то мужика в оглобли завести, а ты дровосушек да кричных мастеров здесь жалеешь. А главная причина. Лука Назарыч обидится.
Терешка-казак только
посмотрел на отца, — дескать, попробуй-ка сам зацепить проклятую бабу. Чтобы напустить «страховыну», Коваль схватился даже за свою черемуховую палку, как это делал сват Тит. Впрочем, Лукерья его предупредила. Она так завопила, как хохлы и
не слыхивали, а потом выхватила палку у старика и принялась ею колотить мужа.
— Ты, Макар,
смотри, этово-тово… — повторял Тит, оглядываясь постоянно назад. — Один остаешься… Сам большой, сам маленький. Когда Артем выйдет из солдат, так уж
не ссорьтесь… Отрезанный он ломоть, а тоже своя кровь,
не выкинешь из роду-племени.
Не обижай… Вот и Агап тоже… Водкой он зашибает. Тоже вот Татьяна, этово-тово…
После обеда Груздев прилег отдохнуть, а Анфиса Егоровна ушла в кухню, чтобы сделать необходимые приготовления к ужину. Нюрочка осталась в чужом доме совершенно одна и решительно
не знала, что ей делать. Она походила по комнатам,
посмотрела во все окна и кончила тем, что надела свою шубку и вышла на двор. Ворота были отворены, и Нюрочка вышла на улицу. Рынок, господский дом, громадная фабрика, обступившие завод со всех сторон лесистые горы — все ее занимало.
Присутствовавшие за ужином дети совсем
не слушали, что говорили большие. За день они так набегались, что засыпали сидя. У Нюрочки сладко слипались глаза, и Вася должен был ее щипать, чтобы она совсем
не уснула. Груздев с гордостью
смотрел на своего молодца-наследника, а Анфиса Егоровна потихоньку вздыхала, вглядываясь в Нюрочку. «Славная девочка, скромная да очестливая», — думала она матерински. Спать она увела Нюрочку в свою комнату.
—
Не знаю, Дунюшка, ничего
не знаю… Везде ходит, все
смотрит, а делать пока ничего
не делает.
— Им нужны кровопийцы, а
не управители! — кричал он, когда в Ключевской завод приехал исправник Иван Семеныч. — Они погубят все дело, и тогда сам Лука Назарыч полетит с своего места… Вот
посмотрите, что так будет!
Когда ей делалось особенно тяжело, старуха посылала за басурманочкой и сейчас же успокаивалась. Нюрочка
не любила только, когда бабушка упорно и долго
смотрела на нее своими строгими глазами, — в этом взгляде выливался последний остаток сил бабушки Василисы.
— Ну, святая душа,
смотри, уговор дороже денег: битый небитого везет, — весело шутил Груздев, усаживаясь в свою кибитку с Таисьей. —
Не я тебя возил, а ты меня…
Таисья
посмотрела какими-то удивленными глазами на Кирилла и ничего
не ответила. Она еще с вечера все прислушивалась к чему-то и тревожно поглядывала под гору, на дорогу из Самосадки, точно поджидала кого. Во время чтения Аглаиды она первая услышала топот лошадиных копыт.
Старец быстро сел и удивленными глазами
посмотрел на Аглаиду, точно
не узнал ее. Все лицо у него опухло от слез, но он
не прятал его, а только
смотрел на непрошенную гостью исподлобья.
— Ну его к ляду, управительское-то место! — говорил он. — Конечно, жалованья больше, ну, и господская квартира, а промежду прочим наплевать…
Не могу, Паша,
не могу своего карактера переломить!.. Точно вот я другой человек, и свои же рабочие по-другому на меня
смотрят. Вижу я их всех наскрозь, а сам как связанный.
Фрол
смотрел на брата, как на чужого человека, а вытянувшийся за два года Пашка совсем
не узнавал его.
— Гм… да. То-то я
смотрю на нее: лицо как будто знакомое, а хорошенько
не упомню. Да и видел я ее всего раз, когда она просила насчет брата.
Макар ничего
не отвечал, а только загородил своею фигурой дверь, когда Авгарь поднялась и сделала попытку вырваться из избушки. Она остановилась против него и быстро
посмотрела прямо в глаза каким-то остановившимся взглядом, точно хотела еще раз убедиться, что это он.