Неточные совпадения
Знакомый человек, хлеб-соль
водили, — ну, я ему и говорю: «Сидор Карпыч, теперь ты будешь бумаги в правление носить», а он мне: «
Не хочу!» Я его посадил на три дня в темную, а он свое: «
Не хочу!» Что же было мне
с ним делать?
Они прибежали в контору. Через темный коридор Вася
провел свою приятельницу к лестнице наверх, где помещался заводский архив. Нюрочка здесь никогда
не бывала и остановилась в нерешительности, но Вася уже тащил ее за руку по лестнице вверх. Дети прошли какой-то темный коридор, где стояла поломанная мебель, и очутились, наконец, в большой низкой комнате, уставленной по стенам шкафами
с связками бумаг. Все здесь было покрыто толстым слоем пыли, как и следует быть настоящему архиву.
— А ты
не знал, зачем Окулко к вам в кабак ходит? —
не унимался Пашка, ободренный произведенным впечатлением. — Вот тебе и двои Козловы ботинки… Окулко-то ведь жил
с твоею матерью, когда она еще в девках была. Ее в хомуте
водили по всему заводу… А все из-за Окулка!..
Когда родился первый ребенок, Илюшка, Рачитель избил жену поленом до полусмерти: это было отродье Окулка. Если Дунька
не наложила на себя рук, то благодаря именно этому ребенку, к которому она привязалась
с болезненною нежностью, — она все перенесла для своего любимого детища, все износила и все умела забыть. Много лет прошло, и только сегодняшний случай поднял наверх старую беду. Вот о чем плакала Рачителиха,
проводив своего Илюшку на Самосадку.
— Спесивая стала, Наташенька… Дозваться я
не могла тебя, так сама пошла: солдатке
не до спеси. Ох, гляжу я на тебя, как ты маешься, так вчуже жаль… Кожу бы
с себя ровно сняла да помогла тебе! Вон Горбатые
не знают, куда
с деньгами деваться, а нет, чтобы послали хоть кобылу копны к зароду
свозить.
— Я
не говорю:
не ездите…
С богом… Только нужно хорошо осмотреть все, сообразить, чтобы потом хуже
не вышло. Побросаете дома, хозяйство, а там все новое придется
заводить. Тоже и урожаи
не каждый год бывают… Подумать нужно, старички.
Завидев незнакомую женщину, закрывавшуюся тулупом, Основа ушел в свою переднюю избу, а Таисья
провела Аграфену в заднюю половину, где была как у себя дома. Немного погодя пришел сам Основа
с фонарем в руке. Оглядев гостью, он
не подал и вида, что узнал ее.
— Ну, святая душа, смотри, уговор дороже денег: битый небитого везет, — весело шутил Груздев, усаживаясь в свою кибитку
с Таисьей. —
Не я тебя
возил, а ты меня…
Нюрочка добыла себе у Таисьи какой-то старушечий бумажный платок и надела его по-раскольничьи, надвинув на лоб. Свежее, почти детское личико выглядывало из желтой рамы
с сосредоточенною важностью, и Петр Елисеич в первый еще раз заметил, что Нюрочка почти большая. Он долго
провожал глазами укатившийся экипаж и грустно вздохнул: Нюрочка даже
не оглянулась на него… Грустное настроение Петра Елисеича рассеял Ефим Андреич: старик пришел к нему размыкать свое горе и
не мог от слез выговорить ни слова.
Солдат Артем только слушал эти толки о земле, а сам в разговоры
не вступался. Он думал свое и при случае расспрашивал Мосея о скитах. Уляжется вечером на полати
с Мосеем и
заведет речь.
Тишка только посмотрел на нее, ничего
не ответил и пошел к себе на покос, размахивая уздой. Ганна набросилась тогда на Федорку и даже потеребила ее за косу, чтобы
не заводила шашней
с кержачатами. В пылу гнева она пригрозила ей свадьбой
с Пашкой Горбатым и сказала, что осенью в заморозки окрутят их. Так решили старики и так должно быть. Федорка
не проронила ни слова, а только побелела, так что Ганне стало ее жаль, и старуха горько заплакала.
По пути доктор захватил и Сидора Карпыча, которому теперь решительно негде было жить, да и его присутствие действовало на Петра Елисеича самым успокоительным образом. Вася
проводил больных до Мурмоса и привез оттуда весточку, что все благополучно. Нюрочка выслушала его
с особенным вниманием и все смотрела на него, смотрела
не одними глазами, а всем существом: ведь это был свой, родной, любящий человек.
Неточные совпадения
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа
завели домашних гусей
с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и
не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно
с приятностию
проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а
не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я
не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.
Оборванные нищие, // Послышав запах пенного, // И те пришли доказывать, // Как счастливы они: // — Нас у порога лавочник // Встречает подаянием, // А в дом войдем, так из дому //
Проводят до ворот… // Чуть запоем мы песенку, // Бежит к окну хозяюшка //
С краюхою,
с ножом, // А мы-то заливаемся: // «Давать давай — весь каравай, //
Не мнется и
не крошится, // Тебе скорей, а нам спорей…»
С ребятами,
с дево́чками // Сдружился, бродит по лесу… // Недаром он бродил! // «Коли платить
не можете, // Работайте!» — А в чем твоя // Работа? — «Окопать // Канавками желательно // Болото…» Окопали мы… // «Теперь рубите лес…» // — Ну, хорошо! — Рубили мы, // А немчура показывал, // Где надобно рубить. // Глядим: выходит просека! // Как просеку прочистили, // К болоту поперечины // Велел по ней
возить. // Ну, словом: спохватились мы, // Как уж дорогу сделали, // Что немец нас поймал!
Скотинин. Сам ты, умный человек, порассуди. Привезла меня сестра сюда жениться. Теперь сама же подъехала
с отводом: «Что-де тебе, братец, в жене; была бы де у тебя, братец, хорошая свинья». Нет, сестра! Я и своих поросят
завести хочу. Меня
не проведешь.