Неточные совпадения
Знакомый человек, хлеб-соль
водили, — ну, я ему и говорю: «Сидор Карпыч, теперь ты будешь бумаги в правление носить», а он мне: «
Не хочу!» Я его посадил на три дня в темную, а он свое: «
Не хочу!» Что же было мне с ним делать?
— Да меня на веревке теперь на фабрику
не затащишь! — орал Самоварник, размахивая руками. — Сам большой — сам маленький, и близко
не подходи ко мне… А фабрика стой, рудник стой… Ха-ха!.. Я в лавку к Груздеву торговать сяду,
заведу сапоги со скрипом.
Они прибежали в контору. Через темный коридор Вася
провел свою приятельницу к лестнице наверх, где помещался заводский архив. Нюрочка здесь никогда
не бывала и остановилась в нерешительности, но Вася уже тащил ее за руку по лестнице вверх. Дети прошли какой-то темный коридор, где стояла поломанная мебель, и очутились, наконец, в большой низкой комнате, уставленной по стенам шкафами с связками бумаг. Все здесь было покрыто толстым слоем пыли, как и следует быть настоящему архиву.
Помолившись на образ, Ганна присела на лавочку к кроснам и
завела речь о лишней ярочке, которую
не знала куда девать.
— А ты
не знал, зачем Окулко к вам в кабак ходит? —
не унимался Пашка, ободренный произведенным впечатлением. — Вот тебе и двои Козловы ботинки… Окулко-то ведь жил с твоею матерью, когда она еще в девках была. Ее в хомуте
водили по всему заводу… А все из-за Окулка!..
Когда родился первый ребенок, Илюшка, Рачитель избил жену поленом до полусмерти: это было отродье Окулка. Если Дунька
не наложила на себя рук, то благодаря именно этому ребенку, к которому она привязалась с болезненною нежностью, — она все перенесла для своего любимого детища, все износила и все умела забыть. Много лет прошло, и только сегодняшний случай поднял наверх старую беду. Вот о чем плакала Рачителиха,
проводив своего Илюшку на Самосадку.
— Спесивая стала, Наташенька… Дозваться я
не могла тебя, так сама пошла: солдатке
не до спеси. Ох, гляжу я на тебя, как ты маешься, так вчуже жаль… Кожу бы с себя ровно сняла да помогла тебе! Вон Горбатые
не знают, куда с деньгами деваться, а нет, чтобы послали хоть кобылу копны к зароду
свозить.
— Я
не говорю:
не ездите… С богом… Только нужно хорошо осмотреть все, сообразить, чтобы потом хуже
не вышло. Побросаете дома, хозяйство, а там все новое придется
заводить. Тоже и урожаи
не каждый год бывают… Подумать нужно, старички.
Катря
провела их в переднюю, куда к ним вышел и сам Петр Елисеич. Он только что оторвался от работы и
не успел снять даже больших золотых очков.
— Первая причина, Лука Назарыч, что мы
не обязаны будем содержать ни сирот, ни престарелых, ни увечных, — почтительнейше докладывал Овсянников. — А побочных сколько было расходов: изба развалилась, лошадь пала, коровы нет, — все это мы
заводили на заводский счет, чтобы
не обессилить народ. А теперь пусть сами живут, как знают…
Петр Елисеич прежде времени
не старался
заводить на эту тему никаких разговоров и надеялся, что все обставится помаленьку, при помощи маленьких взаимных уступок.
Завидев незнакомую женщину, закрывавшуюся тулупом, Основа ушел в свою переднюю избу, а Таисья
провела Аграфену в заднюю половину, где была как у себя дома. Немного погодя пришел сам Основа с фонарем в руке. Оглядев гостью, он
не подал и вида, что узнал ее.
Анфиса Егоровна привыкла к таким таинственным появлениям Таисьи и без слова
провела ее в светелку наверх, где летом привязана была Оленка. Хозяйка мельком взглянула на Аграфену и, как Основа, сделала вид, что
не узнала ее.
— Ихнее дело, матушка, Анфиса Егоровна, — кротко ответила Таисья, опуская глаза. —
Не нам судить ихние скитские дела… Да и деваться Аграфене некуда, а там все-таки исправу примет. За свой грех-то муку получать… И сама бы я ее
свезла, да никак обернуться нельзя: первое дело, брательники на меня накинутся, а второе — ущитить надо снох ихних. Как даве принялись их полоскать — одна страсть…
Не знаю, застану их живыми аль нет. Бабенок-то тоже надо пожалеть…
Она знала только одно, что ее
завезут на край света, откуда
не выберешься.
— Вот ты и осудил меня, а как в писании сказано: «Ты кто еси судий чуждему рабу: своему господеви стоишь или падаешь…» Так-то, родимые мои! Осудить-то легко, а того вы
не подумали, что к мирянину приставлен всего один бес, к попу — семь бесов, а к чернецу — все четырнадцать. Согрели бы вы меня лучше водочкой, чем непутевые речи
заводить про наше иноческое житие.
Куренные собаки
проводили сани отчаянным лаем, а смиренный заболотский инок сердито отплюнулся, когда курень остался назади. Только и народец, эти куренные… Всегда на смех подымут: увязла им костью в горле эта Енафа. А
не заехать нельзя, потому сейчас учнут доискиваться, каков человек через курень проехал, да куда, да зачем. Только вот другой дороги в скиты нет… Диви бы мочегане на смех подымали, а то свои же кержаки галятся. Когда это неприятное чувство улеглось, Кирилл обратился к Аграфене...
— Так-то оно так, а кто твой проект читать будет? Лука Назарыч… Крепостное право изничтожили, это ты правильно говоришь, а Лука Назарыч остался… Старухи так говорят: щука-то умерла, а зубы остались… Смотри, как бы тебе благодарность из Мурмоса кожей наоборот
не вышла. Один Овсянников чего стоит… Они попрежнему гнут, чтобы вольного-то мужика в оглобли
завести, а ты дровосушек да кричных мастеров здесь жалеешь. А главная причина. Лука Назарыч обидится.
Долго стоял Коваль на мосту,
провожая глазами уходивший обоз. Ему было обидно, что сват Тит уехал и ни разу
не обернулся назад. Вот тебе и сват!.. Но Титу было
не до вероломного свата, — старик
не мог отвязаться от мысли о дураке Терешке, который все дело испортил. И откуда он взялся, подумаешь: точно из земли вырос… Идет впереди обоза без шапки, как ходил перед покойниками. В душе Тита этот пустой случай вызвал первую тень сомнения: уж ладно ли они выехали?
Всего больше удивило Домнушку, как муж подобрался к брату Макару. Ссориться открыто он, видимо,
не желал, а показать свою силу все-таки надо. Когда Макар бывал дома, солдат шел в его избу и стороной
заводил какой-нибудь общий хозяйственный разговор. После этого маленького вступления он уже прямо обращался к снохе Татьяне...
Полуэхт делал вид, что
не слышит, и Морок
провожал его отборными ругательствами до поворота за угол.
— Ну, святая душа, смотри, уговор дороже денег: битый небитого везет, — весело шутил Груздев, усаживаясь в свою кибитку с Таисьей. —
Не я тебя
возил, а ты меня…
— Ничего, слава богу, — нехотя отвечала Енафа, поглядывая искоса на обогревшихся мужиков. — Вот что, Кирилл, сведи-ка ты гостя к девицам в келью, там уж его и ухлебите, а ты, Мосеюшко,
не взыщи на нашем скитском угощении.
—
Проводила я своего-то Ефима Андреича, — торжественно заявила Парасковья Ивановна. — На Самосадку укатил…
Не знаю, вернется жив,
не знаю —
не жив. Тоже
не близкое место.
— Прямым трактом
проведу, — коротко объяснил он. — Самойло-то Евтихыч вечор на косной уплыл под Горюн… Пожалуй, кабы мы
не опередили его.
Нюрочка добыла себе у Таисьи какой-то старушечий бумажный платок и надела его по-раскольничьи, надвинув на лоб. Свежее, почти детское личико выглядывало из желтой рамы с сосредоточенною важностью, и Петр Елисеич в первый еще раз заметил, что Нюрочка почти большая. Он долго
провожал глазами укатившийся экипаж и грустно вздохнул: Нюрочка даже
не оглянулась на него… Грустное настроение Петра Елисеича рассеял Ефим Андреич: старик пришел к нему размыкать свое горе и
не мог от слез выговорить ни слова.
Эта разлука очень огорчила Нюрочку, но некогда было ждать: к вечеру приходилось поспевать к Святому озеру, чтобы
не «затемнать» где-нибудь в лесу. Так Парасковья Ивановна и осталась на своем камушке,
провожая заплаканными глазами быстро уходивших товарок.
Матушка Маремьяна
отвела Таисью в сторону и принялась ей быстро наговаривать что-то, вероятно, очень интересное, потому что Таисья в первый момент даже отшатнулась от нее, а потом в такт рассказа грустно покачивала головой. Они проговорили так вплоть до того, как подошел плот, и расстроенная Таисья чуть
не забыла дожидавшейся ее на берегу Нюрочки.
Да и говоришь-то ты совсем
не то, о чем мысли держишь, скитскими-то грехами ты глаза
отводишь.
Впрочем, у старика завелась одна мысль, которая ему
не давала покоя: нужно было
завести помаленьку коней, выправить разную куренную снасть — дровни, коробья, топоры; лопаты, а там, благословясь, опять углепоставщиком сделаться.
Солдат Артем только слушал эти толки о земле, а сам в разговоры
не вступался. Он думал свое и при случае расспрашивал Мосея о скитах. Уляжется вечером на полати с Мосеем и
заведет речь.
По вечерам, сидя у огонька перед своим балаганом, она тоже
заводила свою хохлацкую песню, но никто ее
не поддерживал, и песня замирала в бессилии собственного одиночества.
Она даже видела его, только
не того забияку мальчишку, который колотил ее и
водил по крышам, а совсем другого — бледного, страдающего, беспомощного.
По пути доктор захватил и Сидора Карпыча, которому теперь решительно негде было жить, да и его присутствие действовало на Петра Елисеича самым успокоительным образом. Вася
проводил больных до Мурмоса и привез оттуда весточку, что все благополучно. Нюрочка выслушала его с особенным вниманием и все смотрела на него, смотрела
не одними глазами, а всем существом: ведь это был свой, родной, любящий человек.
Неточные совпадения
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа
завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и
не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Городничий (бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик
не мог
провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Хлестаков. Да, совсем темно. Хозяин
завел обыкновение
не отпускать свечей. Иногда что-нибудь хочется сделать, почитать или придет фантазия сочинить что-нибудь, —
не могу: темно, темно.
Я даже думаю (берет его под руку и
отводит в сторону),я даже думаю,
не было ли на меня какого-нибудь доноса.
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию
проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а
не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я
не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.