Неточные совпадения
Набат поднял весь завод на ноги, и
всякий, кто мог бежать, летел к кабаку. В общем движении и сумятице
не мог принять участия только один доменный мастер Никитич, дожидавшийся под домной выпуска. Его так и подмывало бросить все и побежать к кабаку вместе с народом, который из Кержацкого конца и Пеньковки бросился по плотине толпами.
Сваты даже легонько повздорили и разошлись недовольные друг другом. Особенно недоволен был Тит: тоже послал бог свата, у которого семь пятниц на неделе. Да и бабы хороши! Те же хохлы наболтали, а теперь валят на баб. Во
всяком случае, дело выходит скверное: еще
не начали, а уж разговор пошел по всему заводу.
Если бы
не круглая бедность, быть бы Наташке замужем за хорошим мужиком, а теперь женихи ее обегали, потому что
всякому лестно вывести жену из достаточной семьи, а тут вместо приданого два голодных рта — Мавра да Тараско.
— Ну, ты, француз, везде бывал и
всякие порядки видывал, — говорил он с обычною своею грубостью, — на устюжаниновские денежки выучился… Ну, теперь и помогай. Ежели с крепостными нужно было строго, так с вольными-то вдвое строже. Главное,
не надо им поддаваться… Лучше заводы остановить.
Выученики тоже старались по-своему пользоваться этою слабостью Таисьи и валили на Оленку
всякую вину: указка сломается, лист у книги изорвется, хихикнет кто
не во-время, — Оленка все принимала на себя.
— Ох, матушка… пропали мы все…
всякого ума решились. Вот-вот брательники воротятся… смертынька наша… И огня засветить
не смеем, так в потемках и сидим.
Опять распахнулись ворота заимки, и пошевни Таисьи стрелой полетели прямо в лес. Нужно было сделать верст пять околицы, чтобы выехать на мост через р. Березайку и попасть на большую дорогу в Самосадку. Пегашка стояла без дела недели две и теперь летела стрелой. Могутная была лошадка, точно сколоченная, и
не кормя делала верст по сту. Во
всякой дороге бывала. Таисья молчала, изредка посматривая на свою спутницу, которая
не шевелилась, как мертвая.
Опять переминаются ходоки, — ни тому, ни другому
не хочется говорить первым. А народ так и льнет к ним, потому
всякому любопытно знать, что они принесли с собой.
— Да ведь сам-то я разве
не понимаю, Петр Елисеич? Тоже, слава богу, достаточно видали
всяких людей и свою темноту видим… А как подумаю, точно сердце оборвется. Ночью просыпаюсь и все думаю… Разве я первый переезжаю с одного места на другое, а вот поди же ты… Стыдно рассказывать-то!
— Ты, Домна, помогай Татьяне-то Ивановне, — наговаривал ей солдат тоже при Макаре. — Ты вот и в чужих людях жила, а свой женский вид
не потеряла. Ну, там по хозяйству подсобляй, за ребятишками пригляди и
всякое прочее: рука руку моет… Тебе-то в охотку будет поработать, а Татьяна Ивановна, глядишь, и переведет дух. Ты уж старайся, потому как в нашем дому работы Татьяны Ивановны и
не усчитаешь… Так ведь я говорю, Макар?
Беседа с Пульхерией всегда успокаивала Аглаиду, но на этот раз она ушла от нее с прежним гнетом на душе. Ей чего-то недоставало… Даже про себя она боялась думать, что в скитах ей трудно жить и что можно устроиться где-нибудь в другом месте; Аглаида
не могла и молиться попрежнему, хотя и выстаивала
всякую службу.
— Верно говорю… И потеха только, што теперь у Горбатых в дому творится!.. Сам-то Тит выворотился «ни с чем пирог»… Дом сыновьям запродал,
всякое обзаведенье тоже, а теперь оглобли и повернул. Больно
не хвалят орду…
— Ну, это
не в Беловодье, а на расейской стороне. Такое озеро есть, а на берегу стоял святый град Китиш. И жители в нем были все благочестивые, а когда началась никонианская пестрота — святой град и ушел в воду. Слышен и звон и церковная служба. А мы уйдем на Кавказ, сестрица. Там места нежилые и
всякое приволье.
Всякая гонимая вера там сошлась: и молоканы, и субботники, и хлысты… Тепло там круглый год, произрастание
всякое, наших братьев и сестер найдется тоже достаточно… виноград…
Так прошел август и наступил сентябрь. Прохарчившееся в страду население роптало. Мастеровые каждый день собирались около заводской конторы и подолгу галдели. Контора сама ничего
не знала, и канцелярская сложная машина так же бездействовала, как и фабрика. Даже на базаре остановилась
всякая продажа, и только бойко торговали одни груздевские кабаки.
А Голиковский совсем
не походил на влюбленного человека: он почти все время молчал и смотрел куда-то в сторону, но для Нюрочки это молчание было красноречивее
всяких слов.
Сердцеведением и мудрым познаньем жизни отзовется слово британца; легким щеголем блеснет и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает свое,
не всякому доступное, умно-худощавое слово немец; но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово.
Неточные совпадения
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться
всякому похвально, и почему ж сторожу и
не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Осип. Говорит: «Этак
всякий приедет, обживется, задолжается, после и выгнать нельзя. Я, говорит, шутить
не буду, я прямо с жалобою, чтоб на съезжую да в тюрьму».
Хлестаков. Да у меня много их
всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь
не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Купцы. Ей-богу! такого никто
не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть,
не то уж говоря, чтоб какую деликатность,
всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец
не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем
не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Слесарша. Милости прошу: на городничего челом бью! Пошли ему бог
всякое зло! Чтоб ни детям его, ни ему, мошеннику, ни дядьям, ни теткам его ни в чем никакого прибытку
не было!