Неточные совпадения
Девочка сделала несколько шагов вперед и остановилась в нерешительности. Егор не шевелился с
места и угрюмо смотрел то
на заплетенные в две косы русые волосы девочки, то
на выставлявшиеся из-под платья белые оборочки кальсон.
А Лука Назарыч медленно шел дальше и окидывал хозяйским взглядом все. В одном
месте он было остановился и, нахмурив брови, посмотрел
на мастера в кожаной защитке и прядениках: лежавшая
на полу, только что прокатанная железная полоса была с отщепиной… У несчастного мастера екнуло сердце, но Лука Назарыч только махнул рукой, повернулся и пошел дальше.
В прежние времена, когда еще не было заводов, в этих
местах прятались всего два раскольничьих выселка:
на р.
Малороссы и великороссы были «пригнаны»
на Урал и попали в Ключевской завод, где и заняли свободные
места по р.
Пеньковка славилась как самое отчаянное
место, поставлявшее заводских конюхов, поденщиц
на фабрику и рабочих в рудник.
Поднятые иконы несли все туляки, опоясанные через плечо белыми полотенцами. Вся площадь глухо замерла.
Место для молебна было оцеплено лесообьездчиками и приехавшими с исправником казаками, которые гарцевали
на своих мохноногих лошадках и помахивали
на напиравшую толпу нагайками.
— Да ты откуда объявился-то, Сидор Карпыч? — удивился Никитич, только теперь заметив сидевшего
на его
месте сумасшедшего.
Так как
место около кучера
на козлах было занято обережным, то Груздев усадил Илюшку в экипаж рядом с собой.
Лихо рванула с
места отдохнувшая тройка в наборной сбруе, залились серебристым смехом настоящие валдайские колокольчики, и экипаж птицей полетел в гору, по дороге в Самосадку. Рачителиха стояла в дверях кабака и причитала, как по покойнике. Очень уж любила она этого Илюшку, а он даже и не оглянулся
на мать.
До Самосадки было верст двадцать с небольшим. Рано утром дорожная повозка, заложенная тройкой, ждала у крыльца господского дома. Кучер Семка несколько раз принимался оправлять лошадей, садился
на козла, выравнивал вожжи и вообще проделывал необходимые предварительные церемонии настоящего господского кучера. Антип и казачок Тишка усердно ему помогали. Особенно хлопотал последний: он выпросился тоже ехать
на пристань и раз десять пробовал свое
место рядом с Семкой, который толкал его локтем.
Таисья даже не обернулась, и Никитич махнул рукой, когда она с девочками скрылась в воротах груздевского дома. Он постоял
на одном
месте, побормотал что-то про себя и решительно не знал, что ему делать.
Наступила тяжелая минута общего молчания. Всем было неловко. Казачок Тишка стоял у стены, опустив глаза, и только побелевшие губы у него тряслись от страха: ловко скрутил Кирилл Самойлу Евтихыча… Один Илюшка посматривал
на всех с скрытою во взгляде улыбкой: он был чужой здесь и понимал только одну смешную сторону в унижении Груздева. Заболотский инок посмотрел кругом удивленными глазами, расслабленно опустился
на свое
место и, закрыв лицо руками, заплакал с какими-то детскими всхлипываниями.
— Тоже и сказал! — ворчал
на свата Тит. — Не близкое
место орда, этово-тово, верст с пятьсот будет…
Прошел и успеньев день. Заводские служащие, отдыхавшие летом, заняли свои
места в конторе, как всегда, — им было увеличено жалованье, как мастерам и лесообъездчикам. За контору никто и не опасался, потому что служащим, поколениями выраставшим при заводском деле и не знавшим ничего другого, некуда было и деваться, кроме своей конторы. Вся разница теперь была в том, что они были вольные и никакой Лука Назарыч не мог послать их в «гору». Все смотрели
на фабрику, что скажет фабрика.
С раннего утра разное мелкое заводское начальство было уже
на своих
местах.
Она торопливо побежала к Пимкиной избе. Лошадь еще стояла
на прежнем
месте. Под окном Таисья тихонько помолитвовалась.
— Ну, они
на Святом озере и есть, Крестовые-то… Три старца
на них спасались: Пахомий-постник, да другой старец Пафнутий-болящий, да третий старец Порфирий-страстотерпец, во узилище от никониан раны и напрасную смерть приявший. Вот к ним
на могилку народ и ходит. Под Петров день к отцу Спиридону
на могилку идут, а в успенье —
на Крестовые. А тут вот, подадимся малым делом, выступит гора Нудиха, а в ней пещера схимника Паисия. Тоже угодное
место…
Этот благочестивый разговор подействовал
на Аграфену самым успокаивающим образом. Она ехала теперь по
местам, где спасались свои раскольники-старцы и угодники, слава о которых прошла далеко. Из Москвы приезжают
на Крестовые острова. Прежде там скиты стояли, да разорены никонианами. Инок Кирилл рассказывал ей про схоронившуюся по скитам свою раскольничью святыню, про тихую скитскую жизнь и в заключение запел длинный раскольничий стих...
Сборы переселенцев являлись обидой: какие ни
на есть, а все-таки свои туляки-то. А как уедут, тут с голоду помирай… Теперь все-таки Мавра кое-как изворачивалась: там займет, в другом
месте перехватит, в третьем попросит. Как-то Федор Горбатый в праздник целый воз хворосту привез, а потом ворота поправил. Наташка попрежнему не жаловалась, а только молчала, а старая Мавра боялась именно этого молчания.
— Что будешь делать… — вздыхал Груздев. — Чем дальше, тем труднее жить становится, а как будут жить наши дети — страшно подумать. Кстати, вот что… Проект-то у тебя написан и бойко и основательно, все
на своем
месте, а только напрасно ты не показал мне его раньше.
— Да ведь сам-то я разве не понимаю, Петр Елисеич? Тоже, слава богу, достаточно видали всяких людей и свою темноту видим… А как подумаю, точно сердце оборвется. Ночью просыпаюсь и все думаю… Разве я первый переезжаю с одного
места на другое, а вот поди же ты… Стыдно рассказывать-то!
— Доброе дело, — согласился о. Сергей. — Дай бог счастливо устроиться
на новом
месте.
— Я? А, право, и сам не знаю… Есть маленькие деньжонки, сколочены про черный день, так их буду проедать, а потом найду где-нибудь
место на других заводах. Земля не клином сошлась…
— Вот что, Сидор Карпыч… — заговорил он после некоторой паузы. — Мне отказали от
места… Поедешь со мной жить
на Самосадку?
Илюшка вообще был сердитый малый и косился
на солдата, который без дела только
место просиживает да другим мешает. Гнать его из лавки тоже не приходилось, ну, и пусть сидит, черт с ним! Но чем дальше, тем сильнее беспокоили эти посещения Илюшку. Он начинал сердиться, как котенок, завидевший собаку.
Известие, что
на его
место управителем назначен Палач, для Петра Елисеича было страшным ударом. Он мог помириться с потерей
места, с собственным изгнанием и вообще с чем угодно, но это было свыше его сил.
Обоз с имуществом был послан вперед, а за ним отправлена в особом экипаже Катря вместе с Сидором Карпычем. Петр Елисеич уехал с Нюрочкой. Перед отъездом он даже не зашел
на фабрику проститься с рабочими: это было выше его сил. Из дворни господского дома остался
на своем
месте только один старик сторож Антип. У Палача был свой штат дворни, и «приказчица» Анисья еще раньше похвалялась, что «из мухинских» никого в господском доме не оставит.
Больная лежала
на старом
месте.
— Нехорошо, Аглаидушка… — шамкала Пульхерия, качая своею дряхлою головой. — Ах, как нехорошо!.. Легкое
место сказать,
на кого позарилась-то! Слаб человек наш-то Кирилл.
Место для могилки было выбрано в горах очень красивое:
на крутом лесистом увале, подле студеного ключика.
До Петрова дня оставались еще целые сутки, а
на росстани народ уже набирался. Это были все дальние богомольцы, из глухих раскольничьих углов и дальних
мест. К о. Спиридонию шли благочестивые люди даже из Екатеринбурга и Златоуста, шли целыми неделями. Ключевляне и самосадчане приходили последними, потому что не боялись опоздать. Это было
на руку матери Енафе: она побаивалась за свою Аглаиду… Не вышло бы чего от ключевлян, когда узнают ее. Пока мать Енафа мало с кем говорила, хотя ее и знали почти все.
А Макар стоял
на одном
месте и широко раскрытыми глазами смотрел
на черноризицу Аглаиду: он узнал голос Аграфены.
Беседа с Пульхерией всегда успокаивала Аглаиду, но
на этот раз она ушла от нее с прежним гнетом
на душе. Ей чего-то недоставало… Даже про себя она боялась думать, что в скитах ей трудно жить и что можно устроиться где-нибудь в другом
месте; Аглаида не могла и молиться попрежнему, хотя и выстаивала всякую службу.
Главное затруднение представлялось в разной домашности: и корова Пестренка, и старый слуга Гнедко, и курочки, — всех нужно было тащить за собой да устраивать
на новом
месте.
— Ну его к ляду, управительское-то
место! — говорил он. — Конечно, жалованья больше, ну, и господская квартира, а промежду прочим наплевать… Не могу, Паша, не могу своего карактера переломить!.. Точно вот я другой человек, и свои же рабочие по-другому
на меня смотрят. Вижу я их всех наскрозь, а сам как связанный.
— Знаешь, Паша, что я сделаю? — говорил развеселившийся Ефим Андреич. — Поеду к Петру Елисеичу и попрошу, штобы он
на мое
место управителем заступил.
— Проводила я своего-то Ефима Андреича, — торжественно заявила Парасковья Ивановна. —
На Самосадку укатил… Не знаю, вернется жив, не знаю — не жив. Тоже не близкое
место.
Тит едва отвязался от подгулявшего дозорного и вернулся домой темнее ночи. Всего
места оставалась печь,
на которой старик чувствовал себя почти дома.
Всех баб Артем набрал до десятка и повел их через Самосадку к
месту крушения коломенок, под боец Горюн. От Самосадки нужно было пройти тропами верст пятьдесят, и в проводники Артем взял Мосея Мухина, который сейчас
на пристани болтался без дела, — страдовал в горах брат Егор, куренные дрова только еще рубили, и жигаль Мосей отдыхал. Его страда была осенью, когда складывали кучонки и жгли уголь.
Места Мосей знал по всей Каменке верст
на двести и повел «сушилок» никому не известными тропами.
— Ну, теперь можно тебя и признать, барышня, — пошутил Основа, когда подошли к огню. — Я еще даве,
на плоту, тебя приметил… Неужто пешком прошла экое
место?
Мать Енафа разгорячилась, а в горячности она была скора
на руку. Поэтому Таисья сделала ей знак, чтобы она вышла из балагана. Аглаида стояла
на одном
месте и молчала.
— Правильная бумага, как следовает… Так и прозванье ей: ак. У Устюжанинова свой ак, у нас свой. Беспременно землю оборотим
на себя, а с землей-то можно жить: и пашенку распахал, и покос расчистил, и репы насеял… Ежели, напримерно, выжечь лес и по горелому
месту эту самую репу посеять, так урождай страшенные бывают, — по шляпе репа родится и слатимая такая репа. По скитам завсегда так репу сеют… По старым-то репищам и сейчас знать, где эти скиты стояли.
— Ну, это не в Беловодье, а
на расейской стороне. Такое озеро есть, а
на берегу стоял святый град Китиш. И жители в нем были все благочестивые, а когда началась никонианская пестрота — святой град и ушел в воду. Слышен и звон и церковная служба. А мы уйдем
на Кавказ, сестрица. Там
места нежилые и всякое приволье. Всякая гонимая вера там сошлась: и молоканы, и субботники, и хлысты… Тепло там круглый год, произрастание всякое, наших братьев и сестер найдется тоже достаточно… виноград…
— Ты опоздал
на целых шесть минут… Если еще раз повторится подобная вещь, можешь искать себе другое
место. Я человек аккуратный… Можешь уходить.
— Какое прощаться, голубчик: не
на век расстаемся, — оговорила ее Парасковья Ивановна, стеснявшаяся при посторонних. — Невелико
место от Крутяша до господского дома в заводе.
Напротив базара,
на самом видном
месте, строился новый двухэтажный дом, вызывавший общие толки и пересуды. Дело в том, что он строился совсем
на господскую руку — с фундаментом, подвалом, печкой-голландкой и другими затеями.
К весне солдат купил
место у самого базара и начал строиться, а в лавчонку посадил Домнушку, которая в первое время не знала, куда ей девать глаза. И совестно ей было, и мужа она боялась. Эта выставка у всех
на виду для нее была настоящею казнью, особенно по праздникам, когда
на базар набирался народ со всех трех концов, и чуткое ухо Домнушки ловило смешки и шутки над ее старыми грехами. Особенно доставалось ей от отчаянной заводской поденщицы Марьки.
Федорка спала
на своем
месте, как зарезанная, и только мокрый подол сарафана говорил об ее ночном путешествии.
По крайней мере половина служащих была сменена за ненадобностью, а
на их
место поступили новые, выписанные новым главным управляющим.
Рачителиха мечтала открыть лавку в Туляцком конце и даже выбрала
место под нее, именно — избенку пропойцы Морока, стоявшую как раз
на росстани, между обоими мочеганскими концами. Несколько раз Рачителиха стороной заводила речь с Мороком
на эту тему, но Морок только ругался.