Неточные совпадения
Только покажется на фабрике, а завтра, глядишь, несколько
человек и
пошло «в гору», то есть в шахту медного рудника, а других порют в машинной при конторе.
Все корпуса замерли, как один
человек, и работа
шла молча, точно в заколдованном царстве.
Худой, изможденный учитель Агап, в казинетовом пальтишке и дырявых сапогах, добыл из кармана кошелек с деньгами и
послал Рачителя за новым полуштофом: «Пировать так пировать, а там пусть дома жена ест, как ржавчина». С этою счастливою мыслью были согласны Евгеньич и Рачитель, как
люди опытные в житейских делах.
Около Самоварника собралась целая толпа, что его еще больше ободрило. Что же, пустой он
человек, а все-таки и пустой
человек может хорошим словом обмолвиться. Кто в самом деле
пойдет теперь в огненную работу или полезет в гору? Весь кабак загалдел, как пчелиный улей, а Самоварник орал пуще всех и даже ругал неизвестно кого.
— Теперь вольны стали, не заманишь на фабрику, — продолжал Самоварник уже с азартом. — Мочегане-то все поднялись даве, как один
человек, когда я им сказал это самое словечко… Да я первый не
пойду на фабрику, плевать мне на нее! Я торговать сяду в лавку к Груздеву.
—
Пойдем и до попа, — соглашался Коваль, — письменный
человек, усе знае…
— Собаке собачья и смерть!.. Женатый
человек да на этакое дело
пошел… тьфу!.. Чужой головы не пожалел — свою подставляй… А ты, беспутная, его же еще и жалеешь, погубителя-то твоего?
— Да ведь сам-то я разве не понимаю, Петр Елисеич? Тоже,
слава богу, достаточно видали всяких
людей и свою темноту видим… А как подумаю, точно сердце оборвется. Ночью просыпаюсь и все думаю… Разве я первый переезжаю с одного места на другое, а вот поди же ты… Стыдно рассказывать-то!
Но что значит он, прогнанный со службы управитель, когда дело
идет, быть может, о тысячах
людей?
— Не твоя забота, — огрызается Илюшка. —
Шел бы ты, куда тебе надо, а то напрасно только глаза добрым
людям мозолишь.
— И то
пойдем, Мосей, — с удовольствием согласился Кирилл. — Тебе, мирскому
человеку, и отдохнуть впору… Тоже намаялся дорогой-то.
До Петрова дня оставались еще целые сутки, а на росстани народ уже набирался. Это были все дальние богомольцы, из глухих раскольничьих углов и дальних мест. К о. Спиридонию
шли благочестивые
люди даже из Екатеринбурга и Златоуста,
шли целыми неделями. Ключевляне и самосадчане приходили последними, потому что не боялись опоздать. Это было на руку матери Енафе: она побаивалась за свою Аглаиду… Не вышло бы чего от ключевлян, когда узнают ее. Пока мать Енафа мало с кем говорила, хотя ее и знали почти все.
— Жив еще, дедушка? — спрашивал Кирилл, вытирая ему лицо каким-то бабьим платком. — Ну,
слава богу… Макарушка, ты его вот на бок поверни, этак… Ах, звери, как изуродовали
человека!
— Да ведь мне-то обидно: лежал я здесь и о смертном часе сокрушался, а ты подошла — у меня все нутро точно перевернулось… Какой же я после этого
человек есть, что душа у меня коромыслом? И весь-то грех в мир
идет единственно через вас, баб, значит… Как оно зачалось, так, видно, и кончится. Адам начал, а антихрист кончит. Правильно я говорю?.. И с этакою-то нечистою душой должен я скоро предстать туда, где и ангелы не смеют взирати… Этакая нечисть, погань, скверность, — вот што я такое!
— Штой-то, Ефим Андреич, не на пасынков нам добра-то копить.
Слава богу, хватит и смотрительского жалованья… Да и по чужим углам на старости лет муторно жить. Вон курицы у нас, и те точно сироты бродят… Переехали бы к себе в дом, я телочку бы стала выкармливать… На тебя-то глядеть, так сердечушко все изболелось! Сам не свой ходишь, по ночам вздыхаешь… Долго ли
человеку известись!
— А вот и
пойдет… Заводская косточка, не утерпит: только помани. А что касаемо обиды, так опять свои
люди и счеты свои… Еще в силе
человек, без дела сидеть обидно, а главное — свое ведь кровное заводское-то дело!
Пошлют кого другого — хуже будет… Сам поеду к Петру Елисеичу и буду слезно просить. А уж я-то за ним — как таракан за печкой.
Расстроенная прощаньем, Парасковья Ивановна даже всплакнула и сейчас же
послала за мастерицей Таисьей: на
людях все же веселее скоротать свое одиночество. Сама Парасковья Ивановна придерживалась поповщины, — вся у них семья были поповцы, — а беспоповщинскую мастерицу Таисью любила и частенько привечала. Таисья всегда
шла по первому зову, как и теперь.
— И думать нечего, — настаивал Ефим Андреич. — Ведь мы не чужие, Петр Елисеич… Ежели разобрать, так и я-то не о себе хлопочу: рудника жаль, если в чужие руки попадет. Чужой
человек, чужой и есть… Сегодня здесь, завтра там, а мы, заводские, уж никуда не уйдем. Свое лихо… Как
пошлют какого-нибудь инженера на рудник-то, так я тогда что буду делать?
Собственно громадные убытки от «убившего каравана» не могли здесь
идти в счет: они подорвали груздевские дела очень серьезно, но за ним оставалась еще репутация деятельного, оборотистого
человека, известное доверие и, наконец, кредит.
Старик, конечно, кое-что слышал стороной, но относился к разговорам совершенно безучастно, точно дело
шло о чужих
людях.
Да и куда
пойдет коренной заводский
человек из своего насиженного гнезда?..
Нюрочка посмотрела на отца и опустила глаза. Ей ужасно хотелось посмотреть, какой стал теперь Вася, и вместе с тем она понимала, что такое любопытство в настоящую минуту просто неприлично.
Человек болен, а она
пойдет смотреть на него, как на редкого зверя. Когда после обеда отец лег в кабинете отдохнуть, Нюрочка дождалась появления Таисьи. Мастерица прошла на цыпочках и сообщила шепотом...
Вася Груздев, живший теперь в Ключевском заводе, в счет не
шел: он был своим
человеком в доме.
Действительно, во всем сказывался повихнувшийся
человек, особенно в этих бесцельно-торопливых движениях и лихорадочно-бессвязной речи Нюрочка сейчас же
послала за Таисьей.
— Надо походить по добрым
людям… Только это напрасно: бедным отдать нечего, а с богатых не возьмешь. Такой народ
пошел нынче, что не сообразишь…
«Телеграмма» вернулась, а за ней пришла и Нюрочка. Она бросилась на шею к Самойлу Евтихычу, да так и замерла, — очень уж обрадовалась старику, которого давно не видала. Свой, родной
человек… Одета она была простенько, в ситцевую кофточку, на плечах простенький платок, волосы зачесаны гладко. Груздев долго гладил эту белокурую головку и прослезился: бог счастье
послал Васе за родительские молитвы Анфисы Егоровны. Таисья отвернулась в уголок и тоже плакала.
Неточные совпадения
Столько лежит всяких дел, относительно одной чистоты, починки, поправки… словом, наиумнейший
человек пришел бы в затруднение, но, благодарение богу, все
идет благополучно.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог
послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого
человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Хлестаков (рисуется).Помилуйте, сударыня, мне очень приятно, что вы меня приняли за такого
человека, который… Осмелюсь ли спросить вас: куда вы намерены были
идти?
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что
идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого
человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело
идет о жизни
человека… (К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.