Неточные совпадения
Лука Назарыч, опомнившись, торопливо зашагал по плотине к господскому дому, а Терешка провожал его
своим сумасшедшим хохотом. На небе показался молодой месяц; со стороны пруда тянуло сыростью. Господский дом был ярко освещен, как и сарайная, где все окна были открыты настежь. Придя домой, Лука Назарыч отказался от ужина и заперся
в комнате Сидора Карпыча, которую кое-как успели прибрать для него.
Лука Назарыч еще не выходил из
своей комнаты, а гости и
свои служащие ждали его появления
в гостиной и переговаривались сдержанным шепотом.
После веселого обеда весь господский дом спал до вечернего чая. Все так устали, что на два часа дом точно вымер.
В сарайной отдыхали Груздев и Овсянников,
в комнате Луки Назарыча почивал исправник Иван Семеныч, а Петр Елисеич прилег
в своем кабинете. Домнушка тоже прикорнула у себя
в кухне. Бодрствовали только дети.
Они прибежали
в контору. Через темный коридор Вася провел
свою приятельницу к лестнице наверх, где помещался заводский архив. Нюрочка здесь никогда не бывала и остановилась
в нерешительности, но Вася уже тащил ее за руку по лестнице вверх. Дети прошли какой-то темный коридор, где стояла поломанная мебель, и очутились, наконец,
в большой низкой
комнате, уставленной по стенам шкафами с связками бумаг. Все здесь было покрыто толстым слоем пыли, как и следует быть настоящему архиву.
Комната Нюрочки помещалась рядом с столовой.
В ней стояли две кровати, одна Нюрочкина, другая — Катри. Девочка, совсем раздетая, лежала
в своей постели и показалась Петру Елисеичу такою худенькой и слабой. Лихорадочный румянец разошелся по ее тонкому лицу пятнами, глаза казались темнее обыкновенного. Маленькие ручки были холодны, как лед.
Все это происходило за пять лет до этого дня, и Петр Елисеич снова переживал
свою жизнь, сидя у Нюрочкиной кроватки. Он не слыхал шума
в соседних
комнатах, не слыхал, как расходились гости, и опомнился только тогда, когда
в господском доме наступила полная тишина. Мельники, говорят, просыпаются, когда остановится мельничное колесо, так было и теперь.
— Отсоветовать вам я не могу, — говорил о. Сергей, разгуливая по
комнате, — вы подумаете, что я это о себе буду хлопотать… А не сказать не могу. Есть хорошие земли
в Оренбургской степи и можно там устроиться, только одно нехорошо: молодым-то не понравится тяжелая крестьянская работа. Особенно бабам непривычно покажется… Заводская баба только и знает, что
свою домашность да ребят, а там они везде поспевай.
— Не твое это дело, барышня, наши мужицкие разговоры слушать… Иди-ка к себе
в комнату да читай
в свою книжку.
Нюрочке делалось совестно за
свое любопытство, и она скрывалась, хотя ее так и тянуло
в кухню, к живым людям. Петр Елисеич половину дня проводил на фабрике, и Нюрочка ужасно скучала
в это время, потому что оставалась
в доме одна, с глазу на глаз все с тою же Катрей. Сидор Карпыч окончательно переселился
в сарайную, а его
комнату временно занимала Катря. Веселая хохлушка тоже заметно изменилась, и Нюрочка несколько раз заставала ее
в слезах.
Вообще происходило что-то непонятное, странное, и Нюрочка даже поплакала, зарывшись с головой под
свое одеяло. Отец несколько дней ходил грустный и ни о чем не говорил с ней, а потом опять все пошло по-старому. Нюрочка теперь уже начала учиться, и
в ее
комнате стоял особенный стол с ее книжками и тетрадками. Занимался с ней по вечерам сам Петр Елисеич, — придет с фабрики, отобедает, отдохнет, напьется чаю и скажет Нюрочке...
На Катрю Анфиса Егоровна не обратила никакого внимания и точно не замечала ее.
В зале она велела переставить мебель,
в столовой накрыли стол по-новому,
в Нюрочкиной
комнате постлали ковер — одним словом, произведена была маленькая революция, а гостья все ходила из
комнаты в комнату своими неслышными шагами и находила новые беспорядки. Когда вернулся с фабрики Петр Елисеич, он заметно смутился.
После обеда Груздев прилег отдохнуть, а Анфиса Егоровна ушла
в кухню, чтобы сделать необходимые приготовления к ужину. Нюрочка осталась
в чужом доме совершенно одна и решительно не знала, что ей делать. Она походила по
комнатам, посмотрела во все окна и кончила тем, что надела
свою шубку и вышла на двор. Ворота были отворены, и Нюрочка вышла на улицу. Рынок, господский дом, громадная фабрика, обступившие завод со всех сторон лесистые горы — все ее занимало.
Шагая по
комнате, Петр Елисеич передал подробно
свой разговор с Лукой Назарычем. Широкое бородатое лицо Груздева выражало напряженное внимание. Он сидел на диване
в драповом халате и болтал туфлями.
Анфиса Егоровна примирилась с расторопным и смышленым Илюшкой, а
в Тараске она не могла забыть родного брата знаменитого разбойника Окулка. Это было инстинктивное чувство, которого она не могла подавить
в себе, несмотря на всю
свою доброту. И мальчик был кроткий, а между тем Анфиса Егоровна чувствовала к нему какую-то кровную антипатию и даже вздрагивала, когда он неожиданно входил
в комнату.
Навстречу ей из кабинета показался Петр Елисеич: он шел
в кухню объясниться с солдатом и посмотрел на Нюрочку очень сурово, так что она устыдилась
своего любопытства и убежала к себе
в комнату.
Петр Елисеич зашагал по
комнате, перебирая
в уме ряд сделанных сегодня несправедливостей. Да, очень хорош… Ко всем придирался, как сумасшедший, точно кто-нибудь виноват
в его личных неудачах. Пересилив себя, Петр Елисеич старался принять
свой обыкновенный добродушный вид.
— Это под Горюном проклятый солдат ему подвел девку, — объясняла Парасковья Ивановна, знавшая решительно все, не выходя из
комнаты. — Выискался пес… А еще как тосковал-то Самойло Евтихыч, вчуже жаль, а тут вон на какое художество повернул. Верь им, мужчинам, после этого. С Анфисой-то Егоровной душа
в душу всю жизнь прожил, а тут сразу обернул на другое… Все мужики-то, видно, на одну колодку. Я вот про
своего Ефима Андреича так же думаю: помри я, и…
Петр Елисеич, прежде чем переехать
в господский дом, должен был переделывать его почти заново, чтобы уничтожить
в нем все следы палачиного безобразия. Нюрочка была чрезмерно рада, что опять будет жить
в своей маленькой
комнате, что у них будет сарайная,
свой огород, — все это было так ей дорого по ранним детским впечатлениям.
Петр Елисеич уже давно страдал бессонницей, а теперь он всю ночь не сомкнул глаз и все ходил из
комнаты в комнату своими торопливыми сумасшедшими шагами.
Неточные совпадения
— Но не лучше ли будет, ежели мы удалимся
в комнату более уединенную? — спросил он робко, как бы сам сомневаясь
в приличии
своего вопроса.
Анна, думавшая, что она так хорошо знает
своего мужа, была поражена его видом, когда он вошел к ней. Лоб его был нахмурен, и глаза мрачно смотрели вперед себя, избегая ее взгляда; рот был твердо и презрительно сжат.
В походке,
в движениях,
в звуке голоса его была решительность и твердость, каких жена никогда не видала
в нем. Он вошел
в комнату и, не поздоровавшись с нею, прямо направился к ее письменному столу и, взяв ключи, отворил ящик.
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все
свои решения, не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел
в ее
комнату. И не думая и не замечая того, есть кто
в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.
Когда они вошли, девочка
в одной рубашечке сидела
в креслице у стола и обедала бульоном, которым она облила всю
свою грудку. Девочку кормила и, очевидно, с ней вместе сама ела девушка русская, прислуживавшая
в детской. Ни кормилицы, ни няни не было; они были
в соседней
комнате, и оттуда слышался их говор на странном французском языке, на котором они только и могли между собой изъясняться.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа и показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла
в комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно было поворачивать головы, тотчас же взяла
в свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.