Неточные совпадения
Все это происходило за пять лет до этого дня, и Петр Елисеич снова переживал свою
жизнь, сидя у Нюрочкиной кроватки. Он не слыхал шума
в соседних комнатах, не слыхал, как расходились гости, и опомнился только тогда, когда
в господском доме наступила полная тишина. Мельники, говорят, просыпаются, когда остановится мельничное колесо, так было и теперь.
Семья Тита славилась как хорошие, исправные работники. Сам старик работал всю
жизнь в куренях, куда уводил с собой двух сыновей. Куренная работа тяжелая и ответственная, потом нужно иметь скотину и большое хозяйственное обзаведение, но большие туляцкие семьи держались именно за нее, потому что она представляла больше свободы, —
в курене не скоро достанешь, да и как уследишь за самою работой? На дворе у Тита всегда стояли угольные коробья, дровни и тому подобная углепоставщицкая снасть.
Живешь себе, как мышь
в норке, а мы и с деньгими-то
в другой раз
жизни своей не рады!»
Этот благочестивый разговор подействовал на Аграфену самым успокаивающим образом. Она ехала теперь по местам, где спасались свои раскольники-старцы и угодники, слава о которых прошла далеко. Из Москвы приезжают на Крестовые острова. Прежде там скиты стояли, да разорены никонианами. Инок Кирилл рассказывал ей про схоронившуюся по скитам свою раскольничью святыню, про тихую скитскую
жизнь и
в заключение запел длинный раскольничий стих...
— Богатые-то все
в орду уедут, а мы с кержаками и останемся, — жаловалась Мавра. — Хоть бы господь смерть послал. И без того
жизни не рад.
За этим делом Петр Елисеич совсем забыл окружающих и даже о том, что
в последнее время отравляло ему
жизнь.
— А ведь ты верно говоришь, — согласился обескураженный Петр Елисеич. — Как это мне самому-то
в голову не пришло? А впрочем, пусть их думают, что хотят… Я сказал только то, что должен был сказать. Всю
жизнь я молчал, Самойло Евтихыч, а тут прорвало… Ну, да теперь уж нечего толковать: дело сделано. И я не жалею.
— Вот я то же самое думаю и ничего придумать не могу. Конечно,
в крепостное время можно было и сидя
в Самосадке орудовать… А вот теперь почитай и дома не бываю, а все
в разъездах. Уж это какая же
жизнь… А как подумаю, что придется уезжать из Самосадки, так даже оторопь возьмет. Не то что жаль насиженного места, а так… какой-то страх.
У старика, целую
жизнь просидевшего
в караулке, родилась какая-то ненависть вот именно к этому свистку. Ну, чего он воет, как собака? Раз, когда Слепень сладко дремал
в своей караулке, натопленной, как баня, расщелявшаяся деревянная дверь отворилась, и, нагнувшись,
в нее вошел Морок. Единственный заводский вор никогда и глаз не показывал на фабрику, а тут сам пришел.
Особенно плакали старухи, когда стали прощаться с добрым священником, входившим
в их старушечью
жизнь; он давал советы и помогал нести до конца тяжелое бремя
жизни.
Участие Груздевых и их семейная
жизнь еще сильнее возбуждали
в нем зарытое
в землю горе.
— Мое дело, конечно, сторона, любезный, — проговорил Петр Елисеич
в заключение, чувствуя, что солдат подозревает его
в каких-то личных расчетах. — Но я сказал тебе, как лучше сделать по-моему… Она отвыкла от вашей
жизни.
Одним словом, Макар изводил постылую жену по всем правилам искусства, и никто не решался вмешаться
в его семейную
жизнь.
Отвыкла Домнушка от мужицкой
жизни и по целым часам сидела
в своей избушке неподвижно, как пришибленная.
Рачителиха чувствовала, что сын жалеет ее и что
в его задумчивых не по-детски глазах для нее светится конец ее каторжной
жизни.
— Вот и с старушкой кстати прощусь, — говорил за чаем Груздев с грустью
в голосе. — Корень была, а не женщина… Когда я еще босиком бегал по пристани, так она частенько началила меня… То за вихры поймает, то подзатыльника хорошего даст. Ох,
жизнь наша, Петр Елисеич… Сколько ни живи, а все помирать придется. Говори мне спасибо, Петр Елисеич, что я тогда тебя помирил с матерью. Помнишь? Ежели и помрет старушка, все же одним грехом у тебя меньше. Мать — первое дело…
Он напрасно отыскивал
в своей душе то теплое и детски-чистое чувство, которое является синонимом
жизни.
Сама Василиса Корниловна всю
жизнь копила, чтобы было чем помянуть ее душеньку
в скитах.
Собственно
жизнь в скиту у матери Енафы мало чем разнилась от мирской, кроме скитского вечернего правила да утренней службы.
Парасковья Ивановна с полуслова знала,
в чем дело, и даже перекрестилась.
В самом-то деле, ведь этак и
жизни можно решиться, а им двоим много ли надо?.. Глядеть жаль на Ефима Андреича, как он убивается. Участие жены тронуло старика до слез, но он сейчас же повеселел.
Больная тосковала о Самосадке,
в которой прожила почти всю
жизнь, а Мурмос ей не нравился.
Так караван и отвалил без хозяина, а Груздев полетел
в Мурмос. Сидя
в экипаже, он рыдал, как ребенок… Черт с ним и с караваном!.. Целую
жизнь прожили вместе душа
в душу, а тут не привел бог и глаза закрыть. И как все это вдруг… Где у него ум-то был?
— Это под Горюном проклятый солдат ему подвел девку, — объясняла Парасковья Ивановна, знавшая решительно все, не выходя из комнаты. — Выискался пес… А еще как тосковал-то Самойло Евтихыч, вчуже жаль, а тут вон на какое художество повернул. Верь им, мужчинам, после этого. С Анфисой-то Егоровной душа
в душу всю
жизнь прожил, а тут сразу обернул на другое… Все мужики-то, видно, на одну колодку. Я вот про своего Ефима Андреича так же думаю: помри я, и…
Жизнь она видела
в каких-то темных цветах и вечно кого-нибудь жалела.
Таким образом Нюрочка сразу была посвящена
в темные стороны
жизни.
Медная шахта походила на улей, где
жизнь творилась
в таинственной глубине.
Скитская
жизнь ей опротивела, как и
жизнь в миру.
Через нее Нюрочка мало-помалу разузнала всю подноготную заводской
жизни, а
в том числе и трагическую историю Аграфены до убийства духовного брата Конона включительно.
Молодое лицо, едва тронутое первым пухом волос, дышало завидным здоровьем, а недавняя мертвенная бледность сменилась горячим молодым румянцем. Петр Елисеич невольно залюбовался этим русским молодцом и даже вздохнул, припомнив беспутную
жизнь Васи.
В последнее время он очень кутил и вообще держал себя настоящим саврасом.
Желание отца было приведено
в исполнение
в тот же день. Нюрочка потащила
в сарайную целый ворох книг и торжественно приготовилась к своей обязанности чтицы. Она читала вслух недурно, и, кроме Васи, ее внимательно слушали Таисья и Сидор Карпыч. Выбор статей был самый разнообразный, но Васе больше всего нравились повести и романы из русской
жизни.
В каждой героине он видел Нюрочку и
в каждом герое себя, а пока только не спускал глаз с своей сиделки.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж,
в самом деле, я должен погубить
жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Хлестаков. Нет, я влюблен
в вас.
Жизнь моя на волоске. Если вы не увенчаете постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования. С пламенем
в груди прошу руки вашей.
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что
жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого
в хорошем обществе никогда не услышишь.
В конце села под ивою, // Свидетельницей скромною // Всей
жизни вахлаков, // Где праздники справляются, // Где сходки собираются, // Где днем секут, а вечером // Цалуются, милуются, — // Всю ночь огни и шум.
— А потому терпели мы, // Что мы — богатыри. //
В том богатырство русское. // Ты думаешь, Матренушка, // Мужик — не богатырь? // И
жизнь его не ратная, // И смерть ему не писана //
В бою — а богатырь! // Цепями руки кручены, // Железом ноги кованы, // Спина… леса дремучие // Прошли по ней — сломалися. // А грудь? Илья-пророк // По ней гремит — катается // На колеснице огненной… // Все терпит богатырь!