— Ах, Саша, Саша… — каким-то ребячьим шепотом заговорил Гаврило Степаныч, а на впалых щеках так и заиграл яркий румянец. — Разве
доктор был у меня на душе? А если я не могу видеть этой мерзости, этих разбойников… Мне легче будет, если я выскажусь…
Неточные совпадения
— Ну,
есть ли у тебя хоть капля здравого смысла?! — заговорил Мухоедов, врываясь в небольшую гостиную, где из-за рояля навстречу нам поднялся сам Гаврило Степаныч, длинный и худой господин, с тонкой шеей, впалыми щеками и небольшими черными глазами. — Что тебе
доктор сказал… а? Ведь тебе давно сказано, что подохнешь, если
будешь продолжать свое пение.
— Ты можешь успокоиться, — говорил Гаврило Степаныч, усаживая нас около круглого стола, — я на днях переезжаю на Половинку и проживу там до осени… Можешь рассчитывать смело, что я переживу тебя. Ах, да расскажи, пожалуйста, что это произошло в заводе? Я сегодня посажен
доктором на целый день в комнату и слышал только мельком, что Ватрушкину ногу рельсом отрезало. Как дело
было?
На именинах Мухоедова собрались почти все заводские служащие, кроме Слава-богу,
докторов и о. Егора, которые на правах аристократии относились свысока к таким именинам; в числе гостей
был Ястребок и «сестры».
Доктор и «докторица», фамилия которых
была Торчиковы, произвели на меня неопределенное впечатление; говорили они только о серьезных материях и очень внимательно слушали один другого;
доктор небольшого роста, сутуловатый и очень плотный господин, держал себя с меньшей развязностью, чем о.
— Надежда
есть, но очень сомнительная, — уклончиво отвечал
доктор, повертывая в руках шляпу.
— Все-таки и
доктор тоже нашел тебя лучше, когда
был в последний раз.
Александра Васильевна сыграла несколько любимых пьес на рояле, но Гаврило Степаныч слушал их, печально опустив голову, потому что
доктор строго-настрого запретил ему
петь; меня удивило, что Гаврило Степаныч не заводил совсем речи ни о «сестрах», ни о ссудо-сберегательном товариществе, но это объяснилось опять запрещением
доктора.
— Гаврило Степаныч, ты опять… — попробовала
было остановить мужа Александра Васильевна. — Помнишь, как
доктор строго запретил тебе волноваться…
— Ты сейчас садись на лошадь Евстигнея и валяй на Половинку что
есть мочи… Лошадь старая, дорогу знает; ты только понужай. Евстигней останется здесь и повезет
доктора… Фатевна, седлай всех своих лошадей… Мне нужно остаться пока здесь, а потом я приеду.
Послышался грохот подъехавшего экипажа и голос Евстигнея, который говорил кому-то: «Пожалуйте сюда, вот в эту дверь!» Это
были пеньковские
доктора.
Александра Васильевна вошла за нами и молча остановилась в дверях;
доктор наклонился над убитым, открыл простыню, которой он
был прикрыт, и внимательно принялся рассматривать запекшееся черное отверстие.
— Вот тут, через три дома, — хлопотал он, — дом Козеля, немца, богатого… Он теперь, верно, пьяный, домой пробирался. Я его знаю… Он пьяница… Там у него семейство, жена, дети, дочь одна есть. Пока еще в больницу тащить, а тут, верно, в доме же
доктор есть! Я заплачу, заплачу!.. Все-таки уход будет свой, помогут сейчас, а то он умрет до больницы-то…
Улавливая отдельные слова и фразы, Клим понял, что знакомство с русским всегда доставляло доктору большое удовольствие; что в 903 году
доктор был в Одессе, — прекрасный, почти европейский город, и очень печально, что революция уничтожила его.
Неточные совпадения
Содержание
было то самое, как он ожидал, но форма
была неожиданная и особенно неприятная ему. «Ани очень больна,
доктор говорит, что может
быть воспаление. Я одна теряю голову. Княжна Варвара не помощница, а помеха. Я ждала тебя третьего дня, вчера и теперь посылаю узнать, где ты и что ты? Я сама хотела ехать, но раздумала, зная, что это
будет тебе неприятно. Дай ответ какой-нибудь, чтоб я знала, что делать».
А он по своей усидчивости, добросовестности к работе, — он натянут до последней степени; а давление постороннее
есть, и тяжелое, — заключил
доктор, значительно подняв брови.
— Да, sa compagne [его спутница] позвала меня, и я постаралась успокоить его: он очень болен и недоволен
был доктором. А я имею привычку ходить зa этими больными.
Крик
был так страшен, что Левин даже не вскочил, но, не переводя дыхания, испуганно-вопросительно посмотрел на
доктора.
Домашний
доктор давал ей рыбий жир, потом железо, потом лапис, но так как ни то, ни другое, ни третье не помогало и так как он советовал от весны уехать за границу, то приглашен
был знаменитый
доктор.