— Ты сиди пока здесь и слушай, — просила девушка, —
я боюсь, чтобы с папой не сделалось дурно… Понял? Чуть что, сейчас же скажи мне.
— Ах, извините, mon ange…
Я боялась вам высказаться откровенно, но теперь должна сознаться, что Сергей Александрыч действительно немного того… как вам сказать… ну, недалек вообще (Хина повертела около своего лба пальцем). Если его сравнить, например, с Александром Павлычем… Ах, душечка, вся наша жизнь есть одна сплошная ошибка! Давно ли я считала Александра Павлыча гордецом… Помните?.. А между тем он совсем не горд, совсем не горд… Я жестоко ошиблась. Не горд и очень умен…
Неточные совпадения
— Ну, брат, не ври,
меня не проведешь,
боишься родителя-то? А
я тебе скажу, что совершенно напрасно.
Мне все равно, какие у вас там дела, а только старик даже рад будет. Ей-богу… Мы прямо на маменькину половину пройдем. Ну, так едешь, что ли?
Я на своей лошади за тобой приехал.
Только
я его
боюсь, твоего поверенного: как вытаращит глаза на тебя, запыхтит…
— Мудрено что-то, — вздыхала Марья Степановна. — Не пойму
я этого Сережу… Нету в нем чего-то, характеру недостает: собирается-собирается куда-нибудь, а глядишь — попал в другое место. Теперь вот тоже относительно Нади: как будто она ему нравится и как будто он ее даже
боится… Легкое ли место — такому мужчине какой-нибудь девчонки
бояться! И она тоже мудрит над ним…
Я уж вижу ее насквозь: вся в родимого батюшку пошла, слова спросту не молвит.
— Вы так много насказали про Лоскутова, Игнатий Львович, что
я даже немного начинаю
бояться его, — пошутил Привалов.
— Да бог его знает… Он, кажется, служил в военной службе раньше…
Я иногда, право,
боюсь за моих девочек: молодо-зелено, как раз и головка закружится, только доктор все успокаивает… Доктор прав: самая страшная опасность та, которая подкрадывается к вам темной ночью, тишком, а тут все и все налицо. Девочкам во всяком случае хороший урок… Как вы думаете?
Наследник приваловских миллионов заснул в прадедовском гнезде тяжелым и тревожным сном. Ему грезились тени его предков, которые вереницей наполняли этот старый дом и с удивлением смотрели на свою последнюю отрасль. Привалов видел этих людей и
боялся их. Привалов глухо застонал во сне, и его губы шептали: «
Мне ничего не нужно вашего… решительно ничего.
Меня давят ваши миллионы…»
— Скажите, пожалуйста, за что ненавидит
меня эта дама? — спрашивала Зося доктора Сараева, указывая на Хину. — Она просто как-то шипит, когда увидит
меня… У нее делается такое страшное лицо, что
я не шутя начинаю
бояться ее. А между тем
я решительно ничего ей не сделала.
—
Я вам объясню, Надежда Васильевна, почему доктор скрывал от вас мое появление здесь, — заговорил Привалов, опуская глаза. — Он
боялся, что
я могу явиться к вам не совсем в приличном виде… Доктор так добр, что хотел, хотя на время, скрыть мои недостатки от вас…
—
Я даже
боялся этой встречи, хотя и желал ее…
— Вот
я и приехал… хочу увидать Надю… — заговорил Бахарев, опуская седую голову. — Вся душенька во
мне изболелась, Илья Гаврилыч.
Боялся один-то ехать — стар стал, того гляди кондрашка дорогой схватит. Ну, а как ты думаешь насчет того, о чем писал?
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет.
Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
—
Я боюсь, что она сама не понимает своего положения. Она не судья, — оправляясь говорил Степан Аркадьич. — Она подавлена, именно подавлена твоим великодушием. Если она прочтет это письмо, она не в силах будет ничего сказать, она только ниже опустит голову.
— Я не хотел с вами знакомиться, — продолжал я, — потому что вас окружает слишком густая толпа поклонников, и
я боялся в ней исчезнуть совершенно.
— Право,
я боюсь на первых-то порах, чтобы как-нибудь не понести убытку. Может быть, ты, отец мой, меня обманываешь, а они того… они больше как-нибудь стоят.
— Позвольте вам доложить, Петр Александрыч, что как вам будет угодно, а в Совет к сроку заплатить нельзя. Вы изволите говорить, — продолжал он с расстановкой, — что должны получиться деньги с залогов, с мельницы и с сена… (Высчитывая эти статьи, он кинул их на кости.) Так
я боюсь, как бы нам не ошибиться в расчетах, — прибавил он, помолчав немного и глубокомысленно взглянув на папа.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только
я, право,
боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда не услышишь.
О!
я шутить не люблю.
Я им всем задал острастку.
Меня сам государственный совет
боится. Да что в самом деле?
Я такой!
я не посмотрю ни на кого…
я говорю всем: «
Я сам себя знаю, сам».
Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу.
Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Сначала все
боялась я, // Как в низенькую горенку // Входил он: ну распрямится?
Правдин. Не
бойтесь. Их, конечно, ведет офицер, который не допустит ни до какой наглости. Пойдем к нему со
мной.
Я уверен, что вы робеете напрасно.
Скотинин. А движимое хотя и выдвинуто,
я не челобитчик. Хлопотать
я не люблю, да и
боюсь. Сколько
меня соседи ни обижали, сколько убытку ни делали,
я ни на кого не бил челом, а всякий убыток, чем за ним ходить, сдеру с своих же крестьян, так и концы в воду.