Неточные совпадения
— Как же это
так… скоро… вдруг, — говорила растерявшаяся Марья Степановна. — Верочка, беги скорее к отцу…
скажи… Ах, чего это я горожу!
— Вот я назло маме и Хине нарочно не пойду замуж за Привалова… Я
так давеча и маме
сказала, что не хочу разыгрывать из себя какую-то крепость в осадном положении.
«Это
сказал сам Павел Михайлыч», «
Так делает сам Павел Михайлыч» — выше этого ничего не было.
Этим, конечно, Хиония Алексеевна ничего не хотела
сказать дурного о Привалове, который стоит выше всех этих сплетен и разных толков, но ведь в провинции ему покажется страшно скучно, и он может увлечься, а если попадет в
такое общество…
Марья Степановна решилась переговорить с дочерью и выведать от нее, не было ли у них чего. Раз она заметила, что они о чем-то
так долго разговаривали; Марья Степановна нарочно убралась в свою комнату и
сказала, что у нее голова болит: она не хотела мешать «божьему делу», как она называла брак. Но когда она заговорила с дочерью о Привалове, та только засмеялась, странно
так засмеялась.
— Да как вам
сказать… У нее совсем особенный взгляд на жизнь, на счастье. Посмотрите, как она сохранилась для своих лет, а между тем сколько она пережила… И заметьте, она никогда не пользовалась ничьей помощью. Она очень горда, хотя и выглядит
такой простой.
С своей стороны могу
сказать только то, что я с удовольствием поработал бы именно для
такого запутанного дела…
— Знаю, вперед знаю ответ: «Нужно подумать… не осмотрелся хорошенько…»
Так ведь? Этакие нынче осторожные люди пошли; не то что мы: либо сена клок, либо вилы в бок! Да ведь ничего, живы и с голоду не умерли. Так-то, Сергей Александрыч… А я вот что
скажу: прожил ты в Узле три недели и еще проживешь десять лет — нового ничего не увидишь Одна канитель: день да ночь — и сутки прочь, а вновь ничего. Ведь ты совсем в Узле останешься?
— Да… Но ведь миллионами не заставишь женщину любить себя… Порыв, страсть — да разве это покупается на деньги? Конечно, все эти Бахаревы и Ляховские будут ухаживать за Приваловым: и Nadine и Sophie, но… Я, право, не знаю, что находят мужчины в этой вертлявой Зосе?.. Ну,
скажите мне, ради бога, что в ней
такого: маленькая, сухая, вертлявая, белобрысая… Удивляюсь!
— Конечно, он вам зять, — говорила Хиония Алексеевна, откидывая голову назад, — но я всегда
скажу про него: Александр Павлыч — гордец… Да, да. Лучше не защищайте его, Агриппина Филипьевна. Я знаю, что он и к вам относится немного критически… Да-с. Что он директор банка и приваловский опекун,
так и, господи боже, рукой не достанешь! Ведь не всем же быть директорами и опекунами, Агриппина Филипьевна?
Агриппина Филипьевна посмотрела на своего любимца и потом перевела свой взгляд на Привалова с тем выражением, которое говорило: «Вы уж извините, Сергей Александрыч, что Nicolas иногда позволяет себе
такие выражения…» В нескольких словах она дала заметить Привалову, что уже кое-что слышала о нем и что очень рада видеть его у себя; потом
сказала два слова о Петербурге, с улыбкой сожаления отозвалась об Узле, который, по ее словам, был уже на пути к известности, не в пример другим уездным городам.
Агриппина Филипьевна, с своей стороны, вывела
такое заключение, что хотя Привалов на вид немного мужиковат, но относительно вопроса, будет или не будет он иметь успех у женщин, пока ничего нельзя
сказать решительно.
— Ах, Nicolas, — кокетливо отозвалась Агриппина Филипьевна, — ты всегда
скажешь что-нибудь
такое…
— Я, кажется, ничего
такого не
сказал, мутерхен, — оправдывался Nicolas, высоко подбрасывая кверху «произведение природы», — иметь младших братьев в природе вещей…
— Отчего же, я с удовольствием взялся бы похлопотать… У меня даже есть план, очень оригинальный план. Только с одним условием: половина ваша, а другая — моя. Да… Но прежде чем я вам его раскрою,
скажите мне одно: доверяете вы мне или нет?
Так и
скажите, что думаете в настоящую минуту…
«Уж не болен ли, говорит, Сереженька с дороги-то, или, может, на нас сердится…» А я ей прямо
так и
сказал: «Вздор, за задние ноги приволоку тебе твоего Сереженьку…» Нет, кроме шуток, едем поскорее, мне, право, некогда.
— Ну, брат, не ври, меня не проведешь, боишься родителя-то? А я тебе
скажу, что совершенно напрасно. Мне все равно, какие у вас там дела, а только старик даже рад будет. Ей-богу… Мы прямо на маменькину половину пройдем. Ну,
так едешь, что ли? Я на своей лошади за тобой приехал.
— А я
так не
скажу этого, — заговорил доктор мягким грудным голосом, пытливо рассматривая Привалова. — И не мудрено: вы из мальчика превратились в взрослого, а я только поседел. Кажется, давно ли все это было, когда вы с Константином Васильичем были детьми, а Надежда Васильевна крошечной девочкой, — между тем пробежало целых пятнадцать лет, и нам, старикам, остается только уступить свое место молодому поколению.
Половодов скрепя сердце тоже присел к столу и далеко вытянул свои поджарые ноги; он смотрел на Ляховского и Привалова
таким взглядом, как будто хотел
сказать: «Ну, друзья, что-то вы теперь будете делать… Посмотрим!» Ляховский в это время успел вытащить целую кипу бумаг и бухгалтерских книг, сдвинул свои очки совсем на лоб и проговорил деловым тоном...
— Мое мнение… Знаете, Александр Павлыч, в лице Привалова есть что-то
такое — скрытность, упрямство, подозрительность, — право, трудно
сказать с первого раза.
— Я не буду говорить о себе, а
скажу только о вас. Игнатий Львович зарывается с каждым днем все больше и больше. Я не
скажу, чтобы его курсы пошатнулись от того дела, которое начинает Привалов; но представьте себе: в одно прекрасное утро Игнатий Львович серьезно заболел, и вы… Он сам не может знать хорошенько собственные дела, и в случае серьезного замешательства все состояние может уплыть, как вода через прорванную плотину. Обыкновенная участь
таких людей…
Половодов внимательно посмотрел на девушку; она ответила ему странной улыбкой, в которой были перемешаны и сожаление, и гордость, и что-то
такое… «бабье»,
сказал бы Половодов, если бы эта улыбка принадлежала не Зосе Ляховской, а другой женщине.
— Почему вы думаете, Антонида Ивановна, что я избегаю вашего общества? — спрашивал Привалов. — Наоборот, я с
таким удовольствием слушал ваше пение сейчас… Могу
сказать откровенно, что никогда ничего подобного не слышал.
— Я все-таки не понимаю, чем тут провинился Привалов, —
сказал Лоскутов.
—
Скажи своему барину, олух ты этакий, что я умер, — ругался Виктор Васильич. — Понимаешь умер?..
Так и
скажи…
—
Скажите… Как жаль! Нынешние молодые люди совсем и на молодых людей не походят. В
такие ли годы хворать?.. Когда мне было шестнадцать лет… А все-таки
такое странное совпадение: Привалов не выходит из комнаты, занят или нездоровится… Nadine тоже…
— Все эти недоразумения, конечно, должны пройти сами собой, — после короткой паузы
сказала она. — Но пока остается только ждать… Отец
такой странный… малодушествует, падает духом… Я никогда не видала его
таким. Может быть, это в связи с его болезнью, может быть, от старости. Ведь ему не привыкать к подобным превращениям, кажется…
«Что
скажут опекуны», «все зависит от опекунов» — эти фразы были для Привалова костью в горле, и он никогда
так не желал развязаться с опекой во что бы то ни стало, как именно теперь.
— В лучшем виде, Александр Павлыч… Уж
такая компания, можно
сказать,
такая компания: весь свет насквозь произойди — не найдешь…
— Послушайте… — едва слышно заговорила девушка, опуская глаза. — Положим, есть
такая девушка, которая любит вас… а вы считаете ее пустой, светской барышней, ни к чему не годной. Что бы вы ответили ей, если бы она
сказала вам прямо в глаза: «Я знаю, что вы меня считаете пустой девушкой, но я готова молиться на вас… я буду счастлива собственным унижением, чтобы только сметь дышать около вас».
Скажите, за что
такое испытание послано именно мне?
—
Скажите, пожалуйста, за что ненавидит меня эта дама? — спрашивала Зося доктора Сараева, указывая на Хину. — Она просто как-то шипит, когда увидит меня… У нее делается
такое страшное лицо, что я не шутя начинаю бояться ее. А между тем я решительно ничего ей не сделала.
— А все-таки, знаете, Сергей Александрыч, я иногда страшно скучаю, — говорила Зося, когда Хина вышла из коша. — Вечное безделье, вечная пустота… Ну,
скажите, что будет делать
такая барышня, как я? Ведь это прозябание, а не жизнь.
Так что даже все удовольствия отравлены сознанием собственной ненужности.
— Ах, боже мой! Как ты не можешь понять
такой простой вещи! Александр Павлыч
такой забавный, а я люблю все смешное, — беззаботно отвечала Зося. — Вот и Хину люблю тоже за это… Ну, что может быть забавнее, когда их сведешь вместе?.. Впрочем, если ты ревнуешь меня к Половодову, то я тебе
сказала раз и навсегда…
— Знаете ли, Сергей Александрыч, что вы у меня разом берете все? Нет, гораздо больше, последнее, — как-то печально бормотал Ляховский, сидя в кресле. — Если бы мне
сказали об этом месяц назад, я ни за что не поверил бы. Извините за откровенность, но
такая комбинация как-то совсем не входила в мои расчеты. Нужно быть отцом, и
таким отцом, каким был для Зоси я, чтобы понять мой, может быть, несколько странный тон с вами… Да, да.
Скажите только одно: действительно ли вы любите мою Зосю?
— Но кто бы мог подозревать
такой оборот дела? — говорил Половодов с Хиной как о деле хорошо ей известном. — А теперь… Послушайте, Хиония Алексеевна,
скажите мне ради бога только одно… Вы опытная женщина… да… Любит Зося Привалова или нет?
— Так-с… Теперь живут в «Золотом якоре», просили известить их, когда вы приедете. Прикажете послать им
сказать?
— То есть как тебе
сказать; ведь мы, собственно, не ссорились,
так что и мириться нечего было. Просто приехал к родителю, и вся недолга. Он сильно переменился за это время…
— Да Лепешкин с Данилушкой… Вот уж про кого можно
сказать, что два сапога — пара: другой
такой не подобрать. Ха-ха!..
— Ведь Надежда-то Васильевна была у меня, — рассказывала Павла Ивановна, вытирая слезы. — Как же, не забыла старухи… Как тогда услыхала о моей-то Кате,
так сейчас ко мне пришла. Из себя-то постарше выглядит, а
такая красивая девушка… ну, по-вашему, дама. Я еще полюбовалась ею и даже
сказала, а она как покраснеет вся. Об отце-то тоскует, говорит… Спрашивает, как и что у них в дому… Ну, я все и рассказала. Про тебя тоже спрашивала, как живешь, да я ничего не
сказала: сама не знаю.
— Для Максима необходима спокойная жизнь и
такие развлечения… как это вам
сказать… Одним словом, чисто деревенские, — объяснил доктор Надежде Васильевне. — Покой, хорошее питание, прогулки, умеренная физическая работа — вот что ему необходимо вместе с деревенским воздухом и подходящим обществом.
— Хорошо, беспременно приду, старый хрен.
Так и
скажи барину, что, мол, барин придет, ежели его отпустит барыня…
— Они встали; пожалуйте, Василий Назарыч, — говорил Нагибин, появляясь в дверях. — Я
сказал им, что приведу
такого гостя,
такого гостя, о каком они и думать не смеют. Сначала не поверили, а потом точно даже немножко испужались…