Прочитав это письмо, я чуть с ума не сошел. Я пустился в город, без милосердия пришпоривая бедного моего коня. Дорогою придумывал я и то и другое для избавления бедной девушки и ничего не мог выдумать.
Прискакав в город, я отправился прямо к генералу и опрометью к нему вбежал.
Она не видала его почти два месяца. Только раз он
прискакал в город, точно курьер, с запискою Лизы к Вязмитинову, переменил книги и опять улетел. Даже не присел и не разделся.
Я
скакал в город и привозил Маше книги, газеты, конфекты, цветы, я вместе со Степаном ловил рыбу, по целым часам бродя по шею в холодной воде под дождем, чтобы поймать налима и разнообразить наш стол; я униженно просил мужиков не шуметь, поил их водкой, подкупал, давал им разные обещания. И сколько я еще делал глупостей!
Неточные совпадения
Городничий. Эк куда хватили! Ещё умный человек!
В уездном
городе измена! Что он, пограничный, что ли? Да отсюда, хоть три года
скачи, ни до какого государства не доедешь.
—
В сущности,
город — беззащитен, — сказал Клим, но Макарова уже не было на крыше, он незаметно ушел. По улице, над серым булыжником мостовой, с громом
скакали черные лошади, запряженные
в зеленые телеги, сверкали медные головы пожарных, и все это было странно, как сновидение. Клим Самгин спустился с крыши, вошел
в дом,
в прохладную тишину. Макаров сидел у стола с газетой
в руке и читал, прихлебывая крепкий чай.
Заболеет ли кто-нибудь из людей — Татьяна Марковна вставала даже ночью, посылала ему спирту, мази, но отсылала на другой день
в больницу, а больше к Меланхолихе, доктора же не звала. Между тем чуть у которой-нибудь внучки язычок зачешется или брюшко немного вспучит, Кирюшка или Влас
скакали, болтая локтями и ногами на неоседланной лошади,
в город, за доктором.
В Петербурге Райский поступил
в юнкера: он с одушевлением
скакал во фронте, млея и горя, с бегающими по спине мурашками, при звуках полковой музыки, вытягивался, стуча саблей и шпорами, при встрече с генералами, а по вечерам
в удалой компании на тройках уносился за
город, на веселые пикники, или брал уроки жизни и любви у столичных русских и нерусских «Армид»,
в том волшебном царстве, где «гаснет вера
в лучший край».
Такими-то рассуждениями старался помочь Лаврецкий своему горю, но оно было велико и сильно; и сама, выжившая не столько из ума, сколько изо всякого чувства, Апраксея покачала головой и печально проводила его глазами, когда он сел
в тарантас, чтобы ехать
в город. Лошади
скакали; он сидел неподвижно и прямо и неподвижно глядел вперед на дорогу.