Неточные совпадения
— Что мне делается; живу, как старый кот на печке. Только вот
ноги проклятые не слушают. Другой раз точно на чужих
ногах идешь… Ей-богу! Опять, тоже вот идешь
по ровному месту, а левая
нога начнет задирать и начнет задирать. Вроде как подымаешься
по лестнице.
— Мы ведь нынче со старухой на две половины живем, — с улыбкой проговорил Бахарев, останавливаясь в дверях столовой передохнуть. — Как же, по-современному… Она ко мне на половину ни
ногой. Вот в столовой сходимся, если что нужно.
В результате оказалось, конечно, то, что заводское хозяйство начало хромать на обе
ноги, и заводы,
по всей вероятности, пошли бы с молотка Но счастливый случай спас их: в половине сороковых годов владельцу Шатровских заводов, Александру Привалову, удалось жениться на дочери знаменитого богача-золотопромышленника Павла Михайлыча Гуляева.
Виктор Васильич спал в самой непринужденной позе: лежа на спине, он широко раскинул руки и свесил одну
ногу на пол; его молодое лицо дышало завидным здоровьем, и
по лицу блуждала счастливая улыбка.
— Я тебе серьезно говорю, Сергей Александрыч. Чего киснуть в Узле-то?
По рукам, что ли? Костя на заводах будет управляться, а мы с тобой на прииски; вот только моя
нога немного поправится…
На подъезде Веревкина обступили те самые мужики, которых видел давеча Привалов. Они были по-прежнему без шапок, а кривой мужик прямо бухнулся Веревкину в
ноги, умоляя «ослобонить».
В настоящую минуту тепленькое место директора в узловско-моховском банке и довольно кругленькая сумма, получаемая им в опекунском совете
по опеке над Шатровскими заводами, давали Половодову полную возможность жить на широкую
ногу и придумывать разные дорогие затеи.
В одну из таких минут он ни с того ни с сего уехал за границу, пошатался там
по водам, пожил в Париже, зачем-то съездил в Египет и на Синай и вернулся из своего путешествия англичанином с
ног до головы, в Pith India Helmet [индийском шлеме (англ.).] на голове, в гороховом сьюте и с произношением сквозь зубы.
И господь его знает, совсем было слез, да
по дороге зацепил, видно, голяшкой за кирпичи, да как
ногами бухнет в окно…
— Будьте спокойны: в один секунд… Чуть ежели что — я живой
ногой… А Данила неспроста приехал, я уж
по его косым глазам вижу… Ей-богу!.. Ох-хо-хо!..
— Хорошо, пусть будет по-вашему, доктор… Я не буду делать особенных приглашений вашему философу, но готова держать пари, что он будет на нашем бале… Слышите — непременно! Идет пари? Я вам вышью феску, а вы мне… позвольте, вы мне подарите ту статуэтку из терракоты, помните, — ребенка, который снимает с
ноги чулок и падает. Согласны?
Лука, шепча молитвы, помог барину надеть сюртук и потихоньку несколько раз перекрестился про себя. «Уж только бы барину
ноги, а тут все будет по-нашему», — соображал старик, в последний раз оглядывая его со всех сторон.
— У нас в клубе смешанное общество, — объяснила Хиония Алексеевна
по дороге в танцевальный зал, где пиликал очень плохой оркестр самую ветхозаветную польку. — Можно сказать, мы устроились совсем на демократическую
ногу; есть здесь приказчики, мелкие чиновники, маленькие купчики, учителя… Но есть и представители нашего beau mond'a: горные инженеры, адвокаты, прокурор, золотопромышленники, заводчики, доктора… А какой богатый выбор красивых дам!..
По лестнице в это время поднимались Половодовы. Привалов видел, как они остановились в дверях танцевальной залы, где их окружила целая толпа знакомых мужчин и женщин; Антонида Ивановна улыбалась направо и налево, отыскивая глазами Привалова. Когда оркестр заиграл вальс, Половодов сделал несколько туров с женой, потом сдал ее с рук на руки какому-то кавалеру, а сам, вытирая лицо платком, побрел в буфет. Заметив Привалова, он широко расставил свои длинные
ноги и поднял в знак удивления плечи.
— И я тоже немного понимаю, но знаете, у нашего брата образуется этакий особенный нюх
по части этих нитей… В самом деле, за каким чертом приезжал сюда этот дядюшка? Потом, каким ветром занесло его к Ляховскому, да еще вместе с Половодовым?.. Это, батенька, такая троица получается, что сам черт
ногу переломит.
— Да, вы можете надеяться… — сухо ответил Ляховский. — Может быть, вы надеялись на кое-что другое, но богу было угодно поднять меня на
ноги… Да! Может быть, кто-нибудь ждал моей смерти, чтобы завладеть моими деньгами, моими имениями… Ну, сознайтесь, Альфонс Богданыч, у вас ведь не дрогнула бы рука обобрать меня? О,
по лицу вижу, что не дрогнула бы… Вы бы стащили с меня саван… Я это чувствую!.. Вы бы пустили
по миру и пани Марину и Зосю… О-о!.. Прошу вас, не отпирайтесь: совершенно напрасно… Да!
Зося была немного больна и приняла Привалова внутри коша, где можно было сидеть только на низеньких диванчиках, поджав
ноги. Хозяйка была занята приручением степного сокола, который сидел перед ней на низенькой деревянной подставке и каждый раз широко раскрывал рот, когда она хотела погладить его
по дымчатой спине.
— А Пуцилло-Маляхинский?.. Поверьте, что я не умру, пока не сломлю его. Я систематически доконаю его, я буду следить
по его пятам, как тень… Когда эта компания распадется, тогда, пожалуй, я не отвечаю за себя: мне будет нечего больше делать, как только протянуть
ноги. Я это замечал: больной человек, измученный, кажется, места в нем живого нет, а все скрипит да еще работает за десятерых, воз везет. А как отняли у него дело — и свалился, как сгнивший столб.
— Ого-го!.. Вон оно куда пошло, — заливался Веревкин. — Хорошо, сегодня же устроим дуэль по-американски: в двух шагах, через платок… Ха-ха!.. Ты пойми только, что сия Катерина Ивановна влюблена не в папахена, а в его карман. Печальное, но вполне извинительное заблуждение даже для самого умного человека, который зарабатывает деньги головой, а не
ногами. Понял? Ну, что возьмет с тебя Катерина Ивановна, когда у тебя ни гроша за душой… Надо же и ей заработать на ярмарке на свою долю!..
Привалов пошел в уборную, где царила мертвая тишина. Катерина Ивановна лежала на кровати, устроенной на скорую руку из старых декораций; лицо покрылось матовой бледностью, грудь поднималась судорожно, с предсмертными хрипами. Шутовской наряд был обрызган каплями крови. Какая-то добрая рука прикрыла
ноги ее синей собольей шубкой. Около изголовья молча стоял Иван Яковлич, бледный как мертвец; у него
по лицу катились крупные слезы.