Никто, кажется, не подумал даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч в одно прекрасное утро взял да и забастовал, то есть не встал утром с пяти часов, чтобы несколько раз обежать целый дом и обругать в несколько приемов на двух диалектах всю прислугу; не пошел бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства,
не стал бы сидеть ночи за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые, не разгибая спины, работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч не обладал счастливой способностью являться по первому зову, быть разом в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить, что попало к нему под руку.
— Видишь, Надя, какое дело выходит, — заговорил старик, — не сидел бы я, да и не думал, как добыть деньги, если бы мое время не ушло. Старые друзья-приятели кто разорился, кто на том свете, а новых трудно наживать. Прежде стоило рукой повести Василию Бахареву, и за капиталом дело бы
не стало, а теперь… Не знаю вот, что еще в банке скажут: может, и поверят. А если не поверят, тогда придется обратиться к Ляховскому.
Неточные совпадения
— Ну, это ты уж напрасно говоришь, — строго проговорила Марья Степановна. —
Не подумал… Это твои родовые иконы; деды и прадеды им молились. Очень уж вы нынче умны
стали, гордость одолела.
— Ну, уж извини, голубушка… Что другое действительно
не понимаю, — стара
стала и глупа, а уж это-то я понимаю.
— Плетет кружева, вяжет чулки… А как хорошо она относится к людям! Ведь это целое богатство — сохранить до глубокой старости такое теплое чувство и
стать выше обстоятельств. Всякий другой на ее месте давно бы потерял голову, озлобился, начал бы жаловаться на все и на всех. Если бы эту женщину готовили
не специально для богатой, праздной жизни, она принесла бы много пользы и себе и другим.
Вот Зося Ляховская, та, конечно, могла выполнить и
не такую задачу, но ее просто немыслимо привязать к такому делу, да притом в последнее время она какая-то странная
стала, совсем кислая».
— Я так и думала: до Ляховского ли. Легкое ли место, как отец-то наш тогда принял тебя… Горяч он
стал больно: то ли это от болезни его, или годы уж такие подходят…
не разберу ничего.
— Да
не ври ты, ради истинного Христа, — упрашивала Марья Степановна. — Так она тебя и
стала слушать!
Не из таких девка-то, с ней говори, да откусывай…
— А ты возьми глаза-то в зубы, да и посмотри, — хрипло отозвался Данила Семеныч, грузно вваливаясь в переднюю. — Что,
не узнал, старый хрен? Девичья память-то у тебя под старость
стала… Ну, чего вытаращил на меня шары-то? Выходит, что я самый и есть.
Но Привалов
не хотел понимать эти тонкие внушения и несколько раз к слову говорил, что предпочитает лучше совсем лишиться всякого наследства, чем когда-нибудь
стать на одну доску с своими опекунами.
«Что скажут опекуны», «все зависит от опекунов» — эти фразы были для Привалова костью в горле, и он никогда так
не желал развязаться с опекой во что бы то ни
стало, как именно теперь.
Я, право,
не знаю, как описать, что произошло дальше. В первую минуту Хиония Алексеевна покраснела и гордо выпрямила свой
стан; в следующую за этим минуту она вернулась в гостиную, преисполненным собственного достоинства жестом достала свою шаль со стула, на котором только что сидела, и, наконец,
не простившись ни с кем, величественно поплыла в переднюю, как смертельно оскорбленная королева, которая великодушно предоставила оскорбителей мукам их собственной совести.
— Нет, ты слушай… Если бы Привалов уехал нынче в Петербург, все бы дело наше вышло швах: и мне, и Ляховскому, и дядюшке — шах и мат был бы. Помнишь, я тебя просил в последний раз во что бы то ни
стало отговорить Привалова от такой поездки, даже позволить ему надеяться… Ха-ха!.. Я
не интересуюсь, что между вами там было, только он остался здесь, а вместо себя послал Nicolas. Ну, и просолил все дело!
Ей как-то все
стало не нравиться в Привалове: сапоги у него скрипели; когда он ел, у него так некрасиво поднимались скулы; он
не умел поддержать разговора за столом и т. д.
— Да, так вот в чем дело! Ну, это еще
не велико горе. Катерина Ивановна, конечно, девица первый сорт по всем
статьям, но сокрушаться из-за нее, право,
не стоит. Поверь моей опытности в этом случае.
— Испугалась, Сергей Александрыч… Как ты, голубчик, постарел-то, и лицо-то совсем
не твое
стало. Уж извини меня, старуху: болтаю, что на ум взбредет.
—
Не знаю, правду ли болтают: будто ты вином этим
стал заниматься и в карты играешь… Брось ты, ради Христа, эту всю пакость!
Чтобы замять этот неприятный разговор, Надежда Васильевна
стала расспрашивать Привалова о его мельнице и хлебной торговле. Ее так интересовало это предприятие, хотя от Кости о нем она ничего никогда
не могла узнать: ведь он с самого начала был против мельницы, как и отец. Привалов одушевился и подробно рассказал все, что было им сделано и какие успехи были получены; он
не скрывал от Надежды Васильевны тех неудач и разочарований, какие выступали по мере ближайшего знакомства с делом.
—
Не твое дело! — строго оборвала Марья Степановна. — Разве девичье дело мужчин-то разбирать?.. Все они под одну
стать.
Надежда Васильевна с ужасом слушала этот сумасшедший бред и сама начинала чувствовать, что недалека от сумасшествия. Галлюцинации мужа передавались ей: это был первый шаг к сумасшествию. Она
не знала, что ей делать и как отнестись к этим галлюцинациям мужа, которые
стали повторяться. Когда она рассказала все доктору, он внимательно ее выслушал и задумчиво проговорил...
Надежда Васильевна долго
не соглашалась взять на себя такую обузу, но когда Нагибин
стал ее просить со слезами на глазах, она согласилась. Чтобы
не скучно было жить одной в Гарчиках, Надежда Васильевна написала письмо старушке Колпаковой, приглашая ее к себе хотя на время.
— Ну, как ты живешь здесь?.. — заговорил Василий Назарыч после короткой, но тяжелой паузы. — Все с твоей школой да с бабами возишься? Слышал, все слышал… Сорока на хвосте приносила весточки. Вон ты какая сама-то
стала: точно сейчас из монастыря. Ведь три года
не видались…
Неточные совпадения
Да, если б в Пензе я
не покутил,
стало бы денег доехать домой.
Анна Андреевна. Ну вот! Боже сохрани, чтобы
не поспорить! нельзя, да и полно! Где ему смотреть на тебя? И с какой
стати ему смотреть на тебя?
Анна Андреевна. Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых, тебе
не будет времени думать об этом. И как можно и с какой
стати себя обременять этакими обещаниями?
Сам Ермил, // Покончивши с рекрутчиной, //
Стал тосковать, печалиться, //
Не пьет,
не ест: тем кончилось, // Что в деннике с веревкою // Застал его отец.
Да тут беда подсунулась: // Абрам Гордеич Ситников, // Господский управляющий, //
Стал крепко докучать: // «Ты писаная кралечка, // Ты наливная ягодка…» // — Отстань, бесстыдник! ягодка, // Да бору
не того! — // Укланяла золовушку, // Сама нейду на барщину, // Так в избу прикатит! // В сарае, в риге спрячуся — // Свекровь оттуда вытащит: // «Эй,
не шути с огнем!» // — Гони его, родимая, // По шее! — «А
не хочешь ты // Солдаткой быть?» Я к дедушке: // «Что делать? Научи!»