Неточные совпадения
—
О, я это всегда
говорила… всегда!.. Конечно, я хорошо понимаю, что вы из скромности
не хотите принимать участия в любительских спектаклях.
Александр Привалов, потерявший голову в этой бесконечной оргии, совсем изменился и, как
говорили о нем, — задурил. Вконец притупившиеся нервы и расслабленные развратом чувства
не могли уже возбуждаться вином и удовольствиями: нужны были человеческие страдания, стоны, вопли, человеческая кровь.
— Благодарю вас, — добродушно
говорил Привалов, который думал совсем
о другом. — Мне ведь очень немного нужно… Надеюсь, что она меня
не съест?.. Только вот имя у нее такое мудреное.
—
О нет, зачем же!..
Не стоит
говорить о таких пустяках, Сергей Александрыч. Было бы только для вас удобно, а я все готова сделать. Конечно, я
не имею возможности устроить с такой роскошью, к какой вы привыкли…
— Надя, мать — старинного покроя женщина, и над ней смеяться грешно. Я тебя ни в чем
не стесняю и выдавать силой замуж
не буду, только мать все-таки дело
говорит: прежде отцы да матери устраивали детей, а нынче нужно самим
о своей голове заботиться. Я только могу тебе советовать как твой друг. Где у нас женихи-то в Узле? Два инженера повертятся да какой-нибудь иркутский купец, а Привалов совсем другое дело…
— А вы с ним
не церемоньтесь… Так я буду ждать вас, Сергей Александрыч, попросту, без чинов.
О моем предложении подумайте, а потом
поговорим всерьез.
Марья Степановна точно
не желала замечать настроения своего гостя и
говорила о самых невинных пустяках,
не обращая внимания на то, что Привалов отвечал ей совсем невпопад.
Агриппина Филипьевна посмотрела на своего любимца и потом перевела свой взгляд на Привалова с тем выражением, которое
говорило: «Вы уж извините, Сергей Александрыч, что Nicolas иногда позволяет себе такие выражения…» В нескольких словах она дала заметить Привалову, что уже кое-что слышала
о нем и что очень рада видеть его у себя; потом сказала два слова
о Петербурге, с улыбкой сожаления отозвалась об Узле, который, по ее словам, был уже на пути к известности,
не в пример другим уездным городам.
Половодов только посмотрел своим остановившимся взглядом на Привалова и беззвучно пожевал губами. «
О, да он
не так глуп, как
говорил Ляховский», — подумал он, собираясь с мыслями и нетерпеливо барабаня длинными белыми пальцами по своей кружке.
— Ну, что ваша рыбка? — спрашивал Половодов,
не зная,
о чем ему
говорить с своим гостем.
Чтобы окончательно развеселить собравшееся за чаем общество, Виктор Васильич принялся рассказывать какой-то необыкновенный анекдот про Ивана Яковлича и кончил тем, что Марья Степановна
не позволила ему досказать все до конца, потому что весь анекдот сводился на очень пикантные подробности,
о которых было неудобно
говорить в присутствии девиц.
— Ну,
не буду,
не буду… — согласился Виктор Васильич. — Я как-нибудь после Сергею Александрычу доскажу одному. Где эти кислые барышни заведутся, и
поговорить ни
о чем нельзя. Вон Зося, так ей все равно: рассказывай, что душе угодно.
— Я
не буду
говорить о себе, а скажу только
о вас. Игнатий Львович зарывается с каждым днем все больше и больше. Я
не скажу, чтобы его курсы пошатнулись от того дела, которое начинает Привалов; но представьте себе: в одно прекрасное утро Игнатий Львович серьезно заболел, и вы… Он сам
не может знать хорошенько собственные дела, и в случае серьезного замешательства все состояние может уплыть, как вода через прорванную плотину. Обыкновенная участь таких людей…
Никто ни слова
не говорил о Ляховских, как ожидал Привалов, и ему оставалось только удивляться, что за странная фантазия была у Веревкина тащить его сюда смотреть, как лакей внушительной наружности подает кушанья, а хозяин работает своими челюстями.
—
О, это пустяки. Все мужчины обыкновенно так
говорят, а потом преспокойнейшим образом и женятся. Вы
не думайте, что я хотела что-нибудь выпытать
о вас, — нет, я от души радуюсь вашему счастью, и только. Обыкновенно завидуют тому, чего самим недостает, — так и я… Муж от меня бежит и развлекается на стороне, а мне остается только радоваться чужому счастью.
Ведь он
не может объяснить всего Марье Степановне, тогда как она просто
не хочет
поговорить с ним
о том, зачем он пришел.
— А я так думаю, Хиония Алексеевна, что этот ваш Привалов выеденного яйца
не стоит… Поживет здесь, получит наследство и преспокойнейшим образом уедет, как приехал сюда. Очень уж много
говорят о нем — надоело слушать…
— Да, с этой стороны Лоскутов понятнее. Но у него есть одно совершенно исключительное качество… Я назвал бы это качество притягательной силой, если бы речь шла
не о живом человеке.
Говорю серьезно… Замечаешь, что чувствуешь себя как-то лучше и умнее в его присутствии; может быть, в этом и весь секрет его нравственного влияния.
— Каким вы богатырем смотрите среди нас, — откровенно заметила Зося, обращаясь к Привалову в середине обеда. — Мы все рядом с вами просто жалки: мама
не совсем здорова, Давид как всегда, доктор тоже какой-то желтый весь,
о мне и
говорить нечего… Я вчера взглянула на себя в зеркало и даже испугалась: чистая восковая кукла, которая завалялась в магазине.
—
О нет… тысячу раз нет, Софья Игнатьевна!.. — горячо заговорил Половодов. — Я
говорю о вашем отце, а
не о себе… Я
не лев, а вы
не мышь, которая будет разгрызать опутавшую льва сеть. Дело идет
о вашем отце и
о вас, а я остаюсь в стороне. Вы любите отца, а он, по старческому упрямству, всех тащит в пропасть вместе с собой. Еще раз повторяю, я
не думаю
о себе, но от вас вполне зависит спасти вашего отца и себя…
— Я радуюсь только одному, — со слезами на глазах
говорил Привалову доктор, когда узнал
о его свадьбе, — именно, что выбор Зоси пал на вас… Лучшего для нее я ничего
не желаю; под вашим влиянием совсем сгладятся ее недостатки. Я в этом глубоко убежден, Сергей Александрыч…
Оба смутились и
не знали,
о чем
говорить.
— Знаете, душечка, на что сердится ваш муженек? —
говорила Хина. —
О, все эти мужчины, как монеты, походят друг на друга… Я считала его идеальным мужчиной, а оказывается совсем другое! Пока вы могли рассчитывать на богатое наследство, он ухаживал за вами, а как у вас
не оказалось ничего, он и отвернул нос. Уж поверьте мне!
— Ведь Надежда-то Васильевна была у меня, — рассказывала Павла Ивановна, вытирая слезы. — Как же,
не забыла старухи… Как тогда услыхала
о моей-то Кате, так сейчас ко мне пришла. Из себя-то постарше выглядит, а такая красивая девушка… ну, по-вашему, дама. Я еще полюбовалась ею и даже сказала, а она как покраснеет вся. Об отце-то тоскует,
говорит… Спрашивает, как и что у них в дому… Ну, я все и рассказала. Про тебя тоже спрашивала, как живешь, да я ничего
не сказала: сама
не знаю.
— Вы простите меня за то, что я слишком много
говорю о самом себе, —
говорил Привалов останавливаясь. — Никому и ничего я
не говорил до сих пор и
не скажу больше… Мне случалось встречать много очень маленьких людей, которые вечно ко всем пристают со своим «я», — это очень скучная и глупая история. Но вы выслушайте меня до конца; мне слишком тяжело, больше чем тяжело.
— Я буду вас ждать, —
говорила Надежда Васильевна, когда провожала Привалова в переднюю. — Мы еще
о многом переговорим с вами… Да? Видели, в каком положении бедный Максим… У него какое-то мудреное нервное расстройство, и я часто сама
не узнаю его; совсем другой человек.
Мы до сих пор ничего
не говорили о маленьком существе, жизнь которого пока еще так мало переходила границы чисто растительных процессов: это была маленькая годовалая девочка Маня,
о которой рассказывал Привалову на Ирбитской ярмарке Данилушка.
Не прошло недели деревенского житья, как Надежда Васильевна почувствовала уже, что времени у нее
не хватает для самой неотступной работы,
не говоря уже
о том, что было бы желательно сделать. Приходилось, как говорится, разрываться на части, чтобы везде поспеть: проведать опасную родильницу, помочь нескольким больным бабам, присмотреть за выброшенными на улицу ребятишками… А там уже до десятка белоголовых мальчуганов и девчонок исправно являлись к Надежде Васильевне каждое утро, чтобы «происходить грамоту».
— Если вы
не заботитесь
о себе, то подумайте
о вашей дочери, —
говорил доктор, когда Надежда Васильевна
не хотела следовать его советам. — Больному вы
не принесете особенной пользы, а себя можете окончательно погубить. Будьте же благоразумны…
— Они встали; пожалуйте, Василий Назарыч, —
говорил Нагибин, появляясь в дверях. — Я сказал им, что приведу такого гостя, такого гостя,
о каком они и думать
не смеют. Сначала
не поверили, а потом точно даже немножко испужались…
— Я
не говорю: сейчас, завтра… — продолжал он тем же шепотом. — Но я всегда скажу тебе только то, что Привалов любил тебя раньше и любит теперь… Может быть, из-за тебя он и наделал много лишних глупостей! В другой раз нельзя полюбить, но ты можешь привыкнуть и уважать второго мужа… Деточка, ничего
не отвечай мне сейчас, а только скажи, что подумаешь,
о чем я тебе
говорил сейчас. Если хочешь, я буду тебя просить на коленях…
Неточные совпадения
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и
говорю ему: «Слышали ли вы
о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая,
не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами!
не дадите ни слова
поговорить о деле. Ну что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я
не знаю, однако ж, зачем вы
говорите о злодеях или
о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы
не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
О! я шутить
не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я
не посмотрю ни на кого… я
говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть
не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Городничий (в сторону, с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и
не покраснеет!
О, да с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги:
говорят, с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь, с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?