Неточные совпадения
— Если без меня приедет сюда Агриппина Филипьевна, передай ей,
что я
к ней непременно заеду сегодня же… Понял?
Была и разница между половинами Василья Назарыча и Марьи Степановны, но об этом мы поговорим после, потому
что теперь
к второму подъезду с дребезгом подкатился экипаж Хионии Алексеевны, и она сама весело кивала своей головой какой-то девушке, которая только
что вышла на террасу.
— Ах! Марья Степановна… — встрепенулась Хиония Алексеевна всеми своими бантами, вскакивая с дивана. В скобках заметим,
что эти банты служили не столько для красоты, сколько для прикрытия пятен и дыр. — А я действительно с добрыми вестями
к вам.
К вам Привалову было ближе приехать, да ведь он понимает,
что у вас дочери — невесты…
Теперь ей только
что минуло шестнадцать лет, и она все еще не могла привыкнуть
к своему длинному платью, которое сводило ее с ума.
— Как же это так… скоро… вдруг, — говорила растерявшаяся Марья Степановна. — Верочка, беги скорее
к отцу… скажи… Ах,
чего это я горожу!
— Да, да, позови ее, — согласилась Марья Степановна. — Как же это?.. У нас и
к обеду ничего нет сегодня. Ах, господи! Вы сказали,
что ночью приехал, я и думала,
что он завтра
к нам приедет… У Нади и платья нового, кажется, нет. Портнихе заказано, да и лежит там…
Надежда Васильевна видела,
что от Верочки ничего не добьется, и пошла по коридору. Верочка несколько мгновений смотрела ей вслед, потом быстро ее догнала, поправила по пути платье и, обхватив сестру руками сзади, прильнула безмолвно губами
к ее шее.
Как всегда в этих случаях бывает, крючки ломались, пуговицы отрывались, завязки лопались; кажется,
чего проще иголки с ниткой, а между тем за ней нужно было бежать
к Досифее, которая производила в кухне настоящее столпотворение и ничего не хотела знать, кроме своих кастрюль и горшков.
— Э, перестань, дружок, это пустое. Какие между нами счеты… Вот тебе спасибо,
что ты приехал
к нам, Пора, давно пора. Ну, как там дела-то твои?
—
Что же мы сидим тут? — спохватился Бахарев. — Пойдем
к старухе… Она рада будет видеть этакого молодца. Пойдем, дружок!
— Да, да… Я понимаю,
что вы заняты, у вас дела. Но ведь молодым людям отдых необходим. Не правда ли? — спрашивала Хиония Алексеевна, обращаясь
к Марье Степановне. — Только я не советую вам записываться в Благородное собрание: скучища смертная и сплетни, а у нас, в Общественном клубе, вы встретите целый букет красавиц. В нем недостает только Nadine… Ваши таланты, Nadine…
Когда Надежда Васильевна улыбалась, у нее на широком белом лбу всплывала над левой бровью такая же морщинка, как у Василья Назарыча. Привалов заметил эту улыбку, а также едва заметный жест левым плечом, — тоже отцовская привычка. Вообще было заметно сразу,
что Надежда Васильевна ближе стояла
к отцу,
чем к матери. В ней до мельчайших подробностей отпечатлелись все те характерные особенности бахаревского типа, который старый Лука подводил под одно слово: «прерода».
Всего несколько дней назад Хионии Алексеевне представлялся удобный случай
к этому, но она не могла им воспользоваться, потому
что тут была замешана его сестра, Анна Павловна; а Анна Павловна, девушка хотя и не первой молодости и считает себя передовой, но… и т. д. и т. д.
— Папа, пожалей меня, — говорила девушка, ласкаясь
к отцу. — Находиться в положении вещи, которую всякий имеет право приходить осматривать и приторговывать… нет, папа, это поднимает такое нехорошее чувство в душе! Делается как-то обидно и вместе с тем гадко… Взять хоть сегодняшний визит Привалова: если бы я не должна была являться перед ним в качестве товара, которому только из вежливости не смотрят в зубы, я отнеслась бы
к нему гораздо лучше,
чем теперь.
— Нет, постой. Это еще только одна половина мысли. Представь себе,
что никакого миллионера Привалова никогда не существовало на свете, а существует миллионер Сидоров, который является
к нам в дом и в котором я открываю существо, обремененное всеми человеческими достоинствами, а потом начинаю думать: «А ведь не дурно быть madame Сидоровой!» Отсюда можно вывести только такое заключение,
что дело совсем не в том, кто явится
к нам в дом, а в том,
что я невеста и в качестве таковой должна кончить замужеством.
Несмотря на свою близость
к старику Гуляеву, а также и на то,
что в течение многих лет он вел все его громадные дела, Бахарев сам по себе ничего не имел, кроме знания приискового дела и несокрушимой энергии.
Известно,
что круг удовольствий, доступных человеку, крайне ограничен, поэтому Сашке пришлось очень скоро обратиться
к безобразиям.
Василий Назарыч, обращавшийся в пестрой семье золотопромышленников, насмотрелся на всяких людей и пришел
к тому убеждению,
что воспитывать детей в духе исключительности раскольничьих преданий немыслимо.
Вообще отец на многое по отношению
к младшему сыну смотрел сквозь пальцы, не желая напрасно огорчать жену, и часто делал вид,
что не подозревает печальной истины.
Когда на сцену выступил сам Сергей Привалов, естественно,
что общее внимание прежде всего обратилось
к тому неизвестному, откуда он появился.
Нет слов,
что для Nadine Привалов самая выгодная партия, но ведь все-таки
к нему необходимо присмотреться, — кто знает, чтобы не пожалеть после.
— Ведь вы себе представить не можете, Марья Степановна, какие гордецы все эти Ляховские и Половодовы!.. Уж поверьте мне,
что они теперь мечтают… да, именно мечтают,
что вот приехал Привалов да прямо
к ним в руки и попал…
— Опять… — произносила Хиония Алексеевна таким тоном, как будто каждый шаг Привалова по направлению
к бахаревскому дому был для нее кровной обидой. — И
чего он туда повадился? Ведь в этой Nadine, право, даже интересного ничего нет… никакой женственности. Удивляюсь, где только у этих мужчин глаза… Какой-нибудь синий чулок и… тьфу!..
Хиония Алексеевна относительно своего жильца начала приходить
к тому убеждению,
что он, бедняжка, глуповат и позволяет водить себя за нос первой попавшейся на глаза девчонке.
Несколько раз она нарочно ездила
к Марье Степановне, чтобы разузнать, нет ли чего-нибудь нового и
что такое мог делать там Привалов.
— Знаю,
что тяжело тебе
к ним идти, — пожалела Марья Степановна, — да
что уж будешь делать. Вот и отец то же говорит.
— Муж найдется, мама. В газетах напечатаем,
что вот, мол, столько-то есть приданого, а
к нему прилагается очень хорошая невеста… За офицера выйду!
Эти разговоры с дочерью оставляли в душе Василия Назарыча легкую тень неудовольствия, но он старался ее заглушить в себе то шуткой, то усиленными занятиями. Сама Надежда Васильевна очень мало думала о Привалове, потому
что ее голова была занята другим. Ей хотелось поскорее уехать в Шатровские заводы,
к брату. Там она чувствовала себя как-то необыкновенно легко. Надежде Васильевне особенно хотелось уехать именно теперь, чтобы избавиться от своего неловкого положения невесты.
Не отдавая себе отчета в том,
что его тянуло в бахаревский дом, Привалов скучал в те свободные промежутки, которые у него оставались между двумя визитами
к Бахаревым.
Прибавьте
к этому,
что местный адвокат улыбался чрезвычайно редко; но его лицо делалось положительно красивым благодаря неуловимой смеси нахальства, иронии и комизма, которые резко отметили это странное лицо среди тысячи других лиц.
А вот поедешь
к Ляховскому, так там тебе покажут такую барышню,
что отдай все, да мало, прибавь — недостанет…
— Эк тебя взяло с твоим остроумием… — ворчал Бахарев. — Э, да
чего мне тут с вами киснуть, я
к Хине лучше пойду…
— Вы
что же, — совсем
к нам? — спрашивал Веревкин.
Подозревать,
что своим намеком Веревкин хотел прибавить себе весу, — этого Привалов не мог по многим причинам: раз — он хорошо относился
к Веревкину по университетским воспоминаниям, затем Веревкин был настолько умен,
что не допустит такого грубого подходца; наконец, из слов Веревкина, которыми он рекомендовал себя, можно вывести только то,
что он сразу хотел поставить себя начистоту, без всяких недомолвок.
Если бы он стал подробнее анализировать свое чувство, он легко мог прийти
к тому выводу,
что впечатление носило довольно сложное происхождение: он смотрел на девушку глазами своего детства, за ее именем стояло обаяние происхождения…
«Какая славная эта Верочка…» — подумал Привалов, любуясь ее смущением; он даже пожалел,
что как-то совсем не обращал внимания на Верочку все время и хотел теперь вознаградить свое невнимание
к ней.
— А ты
к Василию Назарычу заходил? Зайди, а то еще, пожалуй, рассердится. Он и то как-то поминал,
что тебя давно не видно… Никак с неделю уж не был.
Раза два как-то случилось,
что она не выходила
к нему, но сегодня он испытывал какое-то ноющее, тоскливое чувство ожидания; ему было неприятно,
что она не хочет показаться.
«Уехала, уехала, уехала…» — как молотками застучало в мозгу Привалова, и он плохо помнил, как простился с Марьей Степановной, и точно в каком тумане прошел в переднюю, только здесь он вспомнил,
что нужно еще зайти
к Василию Назарычу.
— И отлично; значит,
к заводскому делу хочешь приучать себя?
Что же, хозяйский глаз да в таком деле — первее всего.
Понятно,
что Алла не могла относиться
к обитателям муравейника иначе, как только с глубоким презрением.
Но это не помешало ему быть некоторым исключением, даже домашним божком, потому
что Агриппина Филипьевна чувствовала непреодолимую слабость
к своему первенцу и создала около него что-то вроде культа.
— Конечно, он вам зять, — говорила Хиония Алексеевна, откидывая голову назад, — но я всегда скажу про него: Александр Павлыч — гордец… Да, да. Лучше не защищайте его, Агриппина Филипьевна. Я знаю,
что он и
к вам относится немного критически… Да-с.
Что он директор банка и приваловский опекун, так и, господи боже, рукой не достанешь! Ведь не всем же быть директорами и опекунами, Агриппина Филипьевна?
— Пустяки, пустяки… Я знаю,
что это дело Ляховского, а ваш Nicolas обманывает. Ведь я знаю, mon ange, зачем Nicolas приезжал тогда
к Привалову…
Привалов остановился на Половодове, потому
что он был ближе
к Веревкину и от него удобно было получить некоторые предварительные сведения, прежде
чем ехать
к Ляховскому.
— Отличный старичина, только вот страстишка
к картишкам все животы подводит. Ну
что, новенького ничего нет? А мы с вами сегодня сделаем некоторую экскурсию: перехватим сначала кофеев у мутерхен, а потом закатимся
к Половодову обедать. Он, собственно, отличный парень, хоть и врет любую половину.
Агриппина Филипьевна посмотрела на своего любимца и потом перевела свой взгляд на Привалова с тем выражением, которое говорило: «Вы уж извините, Сергей Александрыч,
что Nicolas иногда позволяет себе такие выражения…» В нескольких словах она дала заметить Привалову,
что уже кое-что слышала о нем и
что очень рада видеть его у себя; потом сказала два слова о Петербурге, с улыбкой сожаления отозвалась об Узле, который, по ее словам, был уже на пути
к известности, не в пример другим уездным городам.
— Мне не нравится в славянофильстве учение о национальной исключительности, — заметил Привалов. — Русский человек, как мне кажется, по своей славянской природе, чужд такого духа, а наоборот, он всегда страдал излишней наклонностью
к сближению с другими народами и
к слепому подражанию чужим обычаям… Да это и понятно, если взять нашу историю, которая есть длинный путь ассимиляции десятков других народностей. Навязывать народу то,
чего у него нет, — и бесцельно и несправедливо.
— Виктор Васильевич?! Ха, ха!.. — заливался Половодов. — Да он теперь недели две как и глаз не кажет
к Ляховским. Проврался жестоким образом… Уверял Ляховскую,
что будет издавать детский журнал в Узле, Ха-ха!..