Неточные совпадения
— Нет, Вася, умру… — слабым голосом шептал старик, когда Бахарев старался его успокоить. — Только вот тебя и ждал, Вася. Надо мне с тобой переговорить… Все, что у меня есть, все оставляю моему внучку Сергею… Не оставляй его… О Варваре тоже позаботься: ей еще
много горя будет,
как я умру…
Когда-то зеленая крыша давно проржавела, во
многих местах листы совсем отстали, и из-под них,
как ребра, выглядывали деревянные стропила; лепные карнизы и капители коринфских колонн давно обвалились, штукатурка отстала, резные балясины на балконе давно выпали,
как гнилые зубы, стекол в рамах второго этажа и в мезонине не было, и амбразуры окон глядели,
как выколотые глаза.
— Плетет кружева, вяжет чулки… А
как хорошо она относится к людям! Ведь это целое богатство — сохранить до глубокой старости такое теплое чувство и стать выше обстоятельств. Всякий другой на ее месте давно бы потерял голову, озлобился, начал бы жаловаться на все и на всех. Если бы эту женщину готовили не специально для богатой, праздной жизни, она принесла бы
много пользы и себе и другим.
А ежели ты действительно так хочешь сделать,
как говоришь,
много греха снимешь с отцов-то.
— Ну, там
как знаешь, — с удовольствием или без удовольствия. Скушно покажется со старухами-то сидеть? Не больно у нас веселья-то
много… Ничего, поскучай.
Вернее всего было, что созидающими элементами здесь являлось
много различных сил и счастливых случаев, а узлом всего являлась удивительная способность Ляховского сразу определять людей и пользоваться ими,
как игрок пользуется шахматами в своих ходах.
— А я так думаю, Хиония Алексеевна, что этот ваш Привалов выеденного яйца не стоит… Поживет здесь, получит наследство и преспокойнейшим образом уедет,
как приехал сюда. Очень уж
много говорят о нем — надоело слушать…
Перед тем
как идти спать, Привалову пришлось терпеливо выслушать очень
много самых интересных вещей относительно заводского дела.
Вечером в кабинете Бахарева шли горячие споры и рассуждения на всевозможные темы. Горничной пришлось заменить очень
много выпитых бутылок вина новыми. Лица у всех раскраснелись, глаза блестели. Все выходило так тепло и сердечно,
как в дни зеленой юности. Каждый высказывал свою мысль без всяких наружных прикрытий, а так,
как она выливалась из головы.
Предстоящая «забавка» была для Альфонса Богданыча самым серьезным делом, требовавшим глубоких соображений и слишком
много «счастливых мыслей»,
как выражался он.
Везде было так
много света, что Привалов даже немного прищурил глаза; лица мешались в пестрой разноцветной куче, шевелившейся и гудевшей,
как пчелиный рой.
Слава его
как миллионера еще не успела остыть, и
многие явились на бал со специальной целью посмотреть на него.
Как удивилась бы Марья Степановна, если бы увидела работу дочери:
много прибавилось бы бессонных ночей в ее жизни.
Этот визит омрачил счастливое настроение Заплатиной, и она должна была из чувства безопасности прекратить свои дальнейшие посещения Ляховских. Да кроме того, ей совсем не нравилось смотреть на презрительное выражение лица, с которым встретил ее сам Игнатий Львович, хотя ему
как больному можно было
многое извинить; затем натянутая любезность, с
какой обращался к ней доктор, тоже шокировала покорную приличиям света натуру Хионии Алексеевны.
Привалов перезнакомился кое с кем из клубных игроков и,
как это бывает со всеми начинающими, нашел, что, право, это были очень хорошие люди и с ними было иногда даже весело; да и самая игра, конечно, по маленькой, просто для препровождения времени, имела
много интересного, а главное, время за сибирским вистом с винтом летело незаметно; не успел оглянуться, а уж на дворе шесть часов утра.
— Покойник Игнатий Львович
много денег загребал на этой Ирбитской — и ведь около
каких пустяков: пенечки партию купит, сальца там, — а глядишь, в результате и обсмаковал целый куш.
— Я буду вас ждать, — говорила Надежда Васильевна, когда провожала Привалова в переднюю. — Мы еще о
многом переговорим с вами… Да? Видели, в
каком положении бедный Максим… У него какое-то мудреное нервное расстройство, и я часто сама не узнаю его; совсем другой человек.
Уж налились колосики. // Стоят столбы точеные, // Головки золоченые, // Задумчиво и ласково // Шумят. Пора чудесная! // Нет веселей, наряднее, // Богаче нет поры! // «Ой, поле многохлебное! // Теперь и не подумаешь, //
Как много люди Божии // Побились над тобой, // Покамест ты оделося // Тяжелым, ровным колосом // И стало перед пахарем, // Как войско пред царем! // Не столько росы теплые, // Как пот с лица крестьянского // Увлажили тебя!..»
В службе они удержались на самых шатких местах, тогда
как многие, гораздо их умнейшие, не вытерпев, бросили службу из-за мелочных личных неприятностей, бросили вовсе или же, не ведая ничего, очутились в руках взяточников и плутов.
Но вот уж близко. Перед ними // Уж белокаменной Москвы, // Как жар, крестами золотыми // Горят старинные главы. // Ах, братцы! как я был доволен, // Когда церквей и колоколен, // Садов, чертогов полукруг // Открылся предо мною вдруг! // Как часто в горестной разлуке, // В моей блуждающей судьбе, // Москва, я думал о тебе! // Москва…
как много в этом звуке // Для сердца русского слилось! // Как много в нем отозвалось!
Неточные совпадения
Осип, слуга, таков,
как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе самому читать нравоучения для своего барина. Голос его всегда почти ровен, в разговоре с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего барина и потому скорее догадывается, но не любит
много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
Анна Андреевна.
Как можно-с! Вы делаете
много чести. Я этого не заслуживаю.
Городничий. Что, голубчики,
как поживаете?
как товар идет ваш? Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувалы мирские! жаловаться? Что,
много взяли? Вот, думают, так в тюрьму его и засадят!.. Знаете ли вы, семь чертей и одна ведьма вам в зубы, что…
— Неволя к вам вернулася? // Погонят вас на барщину? // Луга у вас отобраны? — // «Луга-то?.. Шутишь, брат!» // — Так что ж переменилося?.. // Закаркали «Голодную», // Накликать голод хочется? — // — «Никак и впрямь ништо!» — // Клим
как из пушки выпалил; // У
многих зачесалися // Затылки, шепот слышится: // «Никак и впрямь ништо!»
Носила я Демидушку // По поженкам… лелеяла… // Да взъелася свекровь, //
Как зыкнула,
как рыкнула: // «Оставь его у дедушки, // Не
много с ним нажнешь!» // Запугана, заругана, // Перечить не посмела я, // Оставила дитя.