Неточные совпадения
— И нисколько не
прожил… Nicolas Веревкин вместе
с ним учился в университете и прямо говорит: «Привалов — самый скромный молодой человек…» Потом после отца Привалову достанется три миллиона… Да?
Последняя фраза целиком долетела до маленьких розовых ушей Верочки, когда она подходила к угловой комнате
с полной тарелкой вишневого варенья. Фамилия Привалова заставила ее даже вздрогнуть… Неужели это тот самый Сережа Привалов, который учился в гимназии вместе
с Костей и когда-то
жил у них? Один раз она еще укусила его за ухо, когда они играли в жгуты… Сердце Верочки по неизвестной причине забило тревогу, и в голове молнией мелькнула мысль: «Жених… жених для Нади!»
— Мы ведь нынче со старухой на две половины
живем, —
с улыбкой проговорил Бахарев, останавливаясь в дверях столовой передохнуть. — Как же, по-современному… Она ко мне на половину ни ногой. Вот в столовой сходимся, если что нужно.
— Мы ведь по старине
живем, в двенадцать часов обедаем, — объяснила Марья Степановна, поднимаясь
с своего места. — А по-нынешнему господа в восемь часов вечера садятся за стол.
— Да ведь пятнадцать лет не видались, Надя… Это вот сарафан полежит пятнадцать лет, и у того сколько новостей: тут моль подбила, там пятно вылежалось. Сергей Александрыч не в сундуке лежал, а
с живыми людьми, поди, тоже
жил…
Эта примадонна женила на себе опустившегося окончательно золотопромышленника, а сама на глазах мужа стала
жить с Сашкой.
Мальчик еще при жизни отца находился под руководством Бахарева и
жил в его доме; после смерти Александра Привалова Бахарев сделался опекуном его сына и
с своей стороны употребил все усилия, чтобы дать всеми оставленному сироте приличное воспитание.
Таким образом, Сережа Привалов долго
жил в бахаревском доме и учился вместе
с старшим сыном Бахарева Костей.
Сергей Привалов
прожил в бахаревском доме до пятнадцати лет, а затем вместе
с своим другом Костей был отправлен в Петербург, где и
прожил безвыездно до настоящего времени, то есть больше пятнадцати лет.
— Ну и
живи с другими людьми!
— Ведь ты у меня гениальнейшая женщина!.. А!.. Этакого осетра в жильцы себе заполучила… Да ведь
пожить рядом
с ним,
с миллионером… Фу, черт возьми, какая, однако, выходит канальская штука!..
— Да ведь не
с хорошими знакомыми жить-то, а
с мужем!
— Зачем жалкая? Нет, это кажется только на первый раз… она
живет истинным философом. Вы как-нибудь поговорите
с ней поподробнее.
— Мне черт
с ними,
с твоими миллионами: не
с деньгами
жить, а
с добрыми людьми…
— Знаю, вперед знаю ответ: «Нужно подумать… не осмотрелся хорошенько…» Так ведь? Этакие нынче осторожные люди пошли; не то что мы: либо сена клок, либо вилы в бок! Да ведь ничего, живы и
с голоду не умерли. Так-то, Сергей Александрыч… А я вот что скажу:
прожил ты в Узле три недели и еще
проживешь десять лет — нового ничего не увидишь Одна канитель: день да ночь — и сутки прочь, а вновь ничего. Ведь ты совсем в Узле останешься?
Агриппина Филипьевна никогда и ничего не требовала от своего божка, кроме того, чтобы этот божок непременно
жил под одной
с ней кровлей, под ее крылышком.
— А мы тятеньку вашего, покойничка, знавали даже очень хорошо, — говорил Лепешкин, обращаясь к Привалову. — Первеющий человек по нашим местам был… Да-с. Ноньче таких и людей, почитай, нет… Малодушный народ пошел ноньче. А мы и о вас наслышаны были, Сергей Александрыч. Хоть и в лесу
живем, а когда в городе дрова рубят — и к нам щепки летят.
— Вот и отлично: было бы желание, а обстоятельства мы повернем по-своему. Не так ли?
Жить в столице в наше время просто грешно. Провинция нуждается в людях, особенно в людях
с серьезным образованием.
В одну из таких минут он ни
с того ни
с сего уехал за границу, пошатался там по водам,
пожил в Париже, зачем-то съездил в Египет и на Синай и вернулся из своего путешествия англичанином
с ног до головы, в Pith India Helmet [индийском шлеме (англ.).] на голове, в гороховом сьюте и
с произношением сквозь зубы.
Та же Павла Ивановна
с своим вечным вязаньем, та же Досифея, та же Марья Степановна
с своими воспоминаниями, когда люди
жили «по-истовому».
— Да кто у нас знакомые: у папы бывают золотопромышленники только по делам, а мама знается только со старухами да старцами. Два-три дома есть, куда мы ездим
с мамой иногда; но там еще скучнее, чем у нас. Я замечала, что вообще богатые люди
живут скучнее бедных. Право, скучнее…
Мало-помалу Привалов вошел в тот мир, в каком
жила Верочка, и он часто думал о ней: «Какая она славная…» Надежда Васильевна редко показывалась в последнее время, и если выходила, то смотрела усталою и скучающею. Прежних разговоров не поднималось, и Привалов уносил
с собой из бахаревского дома тяжелое, неприятное раздумье.
Он долго лежал
с открытыми глазами, и в голове его
с мучительной тоской билась одна мысль: вот здесь, в этой комнате,
жила она…
Но он не ограничивался одной Зосей, а бежал так же стремительно в нижний этаж, где
жили пани Марина и Давид. Конечно, пани Марина очень любила русскую водку, но она не забыла еще, как танцевала
с крутоусым Сангушко, и знала толк в забавках. Гордый и грубый
с пани Мариной в обыкновенное время, Альфонс Богданыч теперь рассыпался пред ней мелким бесом и в конце концов добивался-таки своего.
— Ах, это вы!.. — удивлялся каждый раз Ляховский и, схватившись за голову, начинал причитать каким-то бабьим голосом: — Опять
жилы из меня тянуть… Уморить меня хотите, да, уморить… О, вы меня сведете
с ума
с этим проклятым делом! Непременно сведете… я чувствую, что у меня в голове уже образовалась пустота.
Почему в семье, где только и может
жить женщина,
с самого рождения она поставлена в неволю?
Старая любовь, как брошенное в землю осенью зерно, долго покрытое слоем зимнего снега, опять проснулась в сердце Привалова… Он сравнил настоящее, каким
жил,
с теми фантазиями, которые вынашивал в груди каких-нибудь полгода назад. Как все было и глупо и обидно в этом счастливом настоящем… Привалов в первый раз почувствовал нравственную пустоту и тяжесть своего теперешнего счастья и сам испугался своих мыслей.
— Хорошо, но
с условием: мы будем
жить вместе… Не правда ли?..
— Так-с… Теперь
живут в «Золотом якоре», просили известить их, когда вы приедете. Прикажете послать им сказать?
Приходилось
жить с такими людьми,
с которыми он не имел ничего общего, и оттолкнуть от себя тех, кого он ценил и уважал больше всего на свете.
Привалов съездил на мельницу,
прожил там
с неделю и вернулся в Узел только по последнему зимнему пути.
— В добрый час… Жена-то догадалась хоть уйти от него, а то пропал бы парень ни за грош… Тоже кровь, Николай Иваныч… Да и то сказать: мудрено
с этакой красотой на свете
жить… Не по себе дерево согнул он, Сергей-то… Около этой красоты больше греха, чем около денег. Наш брат, старичье, на стены лезут, а молодые и подавно… Жаль парня. Что он теперь: ни холост, ни женат, ни вдовец…
Свадьба Веревкина состоялась в январе, а весной он уехал
с Василием Назарычем на прииски. Привалов
с братом Титом
жил в Петербурге, где продолжал хлопоты по делу о заводах. Прошло лето, наступила опять зима, и все кругом потонуло в глубоком снегу.
Веревкин
с женой
жил в бахаревском доме и, кажется, совсем отказался от своих прежних привычек и друзей веселой юности.
От Нагибина Василий Назарыч узнал, что новых причин никаких не имеется, а Надежда Васильевна
живет в Гарчиках «монашкой»: учит ребят,
с деревенскими бабами возится, да еще по мельнице орудует вместе
с ним, как наказывал Сергей Александрыч.
Надежда Васильевна провела отца в заднюю половину флигелька, где она занимала две крошечных комнатки; в одной
жила сама
с Маней, а в другой Павла Ивановна. Старушка узнала по голосу Василия Назарыча и другим ходом вышла в сени, чтобы не помешать первым минутам этого свидания.
— Ну, как ты
живешь здесь?.. — заговорил Василий Назарыч после короткой, но тяжелой паузы. — Все
с твоей школой да
с бабами возишься? Слышал, все слышал… Сорока на хвосте приносила весточки. Вон ты какая сама-то стала: точно сейчас из монастыря. Ведь три года не видались…
— Я не приехал бы к тебе, если бы был уверен, что ты сама навестишь нас
с матерью… — говорил он. — Но потом рассудил, что тебе, пожалуй, и незачем к нам ездить: у нас свое, у тебя свое… Поэтому я тебя не буду звать домой, Надя;
живи с богом здесь, если тебе здесь хорошо…
Тебя удивляет и, может быть, оскорбляет моя стариковская откровенность, но войди в мое положение, деточка, поставь себя на мое место; вот я старик, стою одной ногой в могиле, целый век
прожил, как и другие,
с грехом пополам, теперь у меня в руках громадный капитал…
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу
жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь
с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера,
с тем чтобы отправить его
с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по
жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
И я теперь
живу у городничего, жуирую, волочусь напропалую за его женой и дочкой; не решился только,
с которой начать, — думаю, прежде
с матушки, потому что, кажется, готова сейчас на все услуги.
Хлестаков (продолжает писать.)Любопытно знать, где он теперь
живет — в Почтамтской или Гороховой? Он ведь тоже любит часто переезжать
с квартиры и недоплачивать. Напишу наудалую в Почтамтскую. (Свертывает и надписывает.)
«Это, говорит, молодой человек, чиновник, — да-с, — едущий из Петербурга, а по фамилии, говорит, Иван Александрович Хлестаков-с, а едет, говорит, в Саратовскую губернию и, говорит, престранно себя аттестует: другую уж неделю
живет, из трактира не едет, забирает все на счет и ни копейки не хочет платить».