Неточные совпадения
— Да, да… То
есть… Ах, чего я
мелю!.. Пожалуйте, батюшка, позвольте, только я доложу им. В гостиной чуточку обождите… Вот где радость-то!..
Молодое бледное лицо с густыми черными бровями и небольшой козлиной бородкой
было некрасиво, но оригинально; нос с вздутыми тонкими ноздрями и
смело очерченные чувственные губы придавали этому лицу капризный оттенок, как у избалованного ребенка.
— Наде
было пять лет, когда вы с Костей уехали в Петербург, —
заметила Марья Степановна, давая дочери место около себя.
— Ты уж не обессудь нас на нашем угощенье, — заговорила Марья Степановна, наливая гостю щей; нужно
заметить, что своими щами Марья Степановна гордилась и
была глубоко уверена, что таких щей никто не умеет варить, кроме Досифеи.
— Это, мама, только так кажется, —
заметила Надежда Васильевна. — И прежде
было много дурных людей, и нынче
есть хорошие люди…
Когда Надежда Васильевна улыбалась, у нее на широком белом лбу всплывала над левой бровью такая же морщинка, как у Василья Назарыча. Привалов
заметил эту улыбку, а также едва заметный жест левым плечом, — тоже отцовская привычка. Вообще
было заметно сразу, что Надежда Васильевна ближе стояла к отцу, чем к матери. В ней до мельчайших подробностей отпечатлелись все те характерные особенности бахаревского типа, который старый Лука подводил под одно слово: «прерода».
— Сергей Александрыч… Сергей Александрыч с Константином Васильичем все книжки читали, поэтому из них можно и крупы и муки
намолоть. Сережа-то и маленьким когда
был, так зверьком и выглядывал: то веревки из него вей, то хоть ты его расколи, — одним словом, приваловская кровь. А впрочем, кто его знает, может, и переменился.
Марья Степановна решилась переговорить с дочерью и выведать от нее, не
было ли у них чего. Раз она
заметила, что они о чем-то так долго разговаривали; Марья Степановна нарочно убралась в свою комнату и сказала, что у нее голова болит: она не хотела мешать «божьему делу», как она называла брак. Но когда она заговорила с дочерью о Привалове, та только засмеялась, странно так засмеялась.
— Муж найдется, мама. В газетах напечатаем, что вот,
мол, столько-то
есть приданого, а к нему прилагается очень хорошая невеста… За офицера выйду!
Голос Марьи Степановны раздавался в моленной с теми особенными интонациями, как читают только раскольники: она читала немного в нос, растягивая слова и произносила «й» как «и». Оглянувшись назад, Привалов
заметил в левом углу, сейчас за старухами, знакомую высокую женскую фигуру в большом платке, с сложенными по-раскольничьи на груди руками. Это
была Надежда Васильевна.
— Ну, уж это ты врешь, —
заметил Веревкин. — Выгонять — она тебя действительно выгоняла, а чтобы целовать тебя… Это нужно совсем без головы
быть!
— Гм… — промычал Веревкин и нетерпеливо забарабанил пальцами по столу. — Дело вот в чем, Сергей Александрыч… Я
буду говорить с вами как старый университетский товарищ. Гм… Одним словом, вы, вероятно, уже
заметили, что я порядочно опустился…
В заключение Привалов
заметил, что ни в каком случае не рассчитывает на доходы с заводов, а
будет из этих доходов уплачивать долг и понемногу, постепенно поднимать производительность заводов.
Агриппина Филипьевна посмотрела на своего любимца и потом перевела свой взгляд на Привалова с тем выражением, которое говорило: «Вы уж извините, Сергей Александрыч, что Nicolas иногда позволяет себе такие выражения…» В нескольких словах она дала
заметить Привалову, что уже кое-что слышала о нем и что очень рада видеть его у себя; потом сказала два слова о Петербурге, с улыбкой сожаления отозвалась об Узле, который, по ее словам,
был уже на пути к известности, не в пример другим уездным городам.
Дальше он
заметил, что нижняя челюсть Половодова
была особенно развита; французские анатомы называют такие челюсти калошами.
— Мне не нравится в славянофильстве учение о национальной исключительности, —
заметил Привалов. — Русский человек, как мне кажется, по своей славянской природе, чужд такого духа, а наоборот, он всегда страдал излишней наклонностью к сближению с другими народами и к слепому подражанию чужим обычаям… Да это и понятно, если взять нашу историю, которая
есть длинный путь ассимиляции десятков других народностей. Навязывать народу то, чего у него нет, — и бесцельно и несправедливо.
Нужно
заметить, что пьеса не
была каким-нибудь грубым заговором, а просто после известной уже читателям утренней сцены между супругами последовало молчаливое соглашение.
— У меня тоже
есть, —
заметил Привалов; выходки Ляховского начинали его забавлять.
Как искусный дипломат, он начал с самых слабых мест и сейчас же затушевал их целым лесом цифровых данных;
были тут целые столбцы цифр, средние выводы за трехлетия и пятилетия, сравнительные итоги приходов и расходов, цифровые аналогии,
сметы, соображения, проекты; цифры так и сыпались, точно Ляховский задался специальной целью наполнить ими всю комнату.
— Да кто у нас знакомые: у папы бывают золотопромышленники только по делам, а мама знается только со старухами да старцами. Два-три дома
есть, куда мы ездим с мамой иногда; но там еще скучнее, чем у нас. Я
замечала, что вообще богатые люди живут скучнее бедных. Право, скучнее…
—
Есть причина, беспременно
есть, — глубокомысленно
заметил Данилушка, почесывая затылок. — Видел я даве барышню нашу — прынцесса… Хошь кому не стыдно показать: как маков цвет цветет!
Нужно
заметить, что и раньше отношения между этими дамами, то
есть Хионией Алексеевной и Антонидой Ивановной,
были очень дружелюбны, хотя и не подавали никакого повода к особенной нежности.
В первую минуту Привалов почувствовал себя так неловко, что решительно не знал, как ему себя держать, чтобы не выдать овладевшего им волнения. Лоскутов, как всегда,
был в своем ровном, невозмутимом настроении и, кажется, совсем не
замечал Привалова.
Несколько дней Привалов и Бахарев специально
были заняты разными заводскими делами, причем пришлось пересмотреть кипы всевозможных бумаг,
смет, отчетов и соображений. Сначала эта работа не понравилась Привалову, но потом он незаметно втянулся в нее, по мере того как из-за этих бумаг выступала действительность. Но, работая над одним материалом, часто за одним столом, друзья детства видели каждый свое.
— Да, с этой стороны Лоскутов понятнее. Но у него
есть одно совершенно исключительное качество… Я назвал бы это качество притягательной силой, если бы речь шла не о живом человеке. Говорю серьезно…
Замечаешь, что чувствуешь себя как-то лучше и умнее в его присутствии; может
быть, в этом и весь секрет его нравственного влияния.
Зося хотя и не отказывалась давать советы Альфонсу Богданычу, но у нее на душе совсем
было не то. Она редко выходила из своей комнаты и
была необыкновенно задумчива. Такую перемену в характере Зоси раньше всех
заметил, конечно, доктор, который не переставал осторожно наблюдать свою бывшую ученицу изо дня в день.
Зося сделалась необыкновенно внимательна в последнее время к Надежде Васильевне и часто заезжала навестить ее, поболтать или увезти вместе с собой кататься. Такое внимание к подруге
было тоже новостью, и доктор не мог не
заметить, что во многом Зося старается копировать Надежду Васильевну, особенно в обстановке своей комнаты, которую теперь загромоздила книгами, гравюрами серьезного содержания и совершенно новой мебелью, очень скромной и тоже «серьезной».
Скоро он увидал знакомый профиль и эту гордую умную голову, которая так хорошо
была поставлена на плечах, как это можно
заметить только у античных статуй.
— А вон Данилушка нагружается, —
заметил Веревкин, тыкая пальцем в угол. — Ну что, Данилушка, устроил разрешение вина и
елея?
Привалов вздохнул свободнее, когда вышел наконец из буфета. В соседней комнате через отворенную дверь видны
были зеленые столы с игроками. Привалов
заметил Ивана Яковлича, который сдавал карты. Напротив него сидел знаменитый Ломтев, крепкий и красивый старик с длинной седой бородой, и какой-то господин с зеленым лицом и взъерошенными волосами. По бледному лицу Ивана Яковлича и по крупным каплям пота, которые выступали на его выпуклом облизанном лбу, можно
было заключить, что шла очень серьезная игра.
Зося закусила губу и нервно откинула свои белокурые волосы, которые рассыпались у нее по обнаженным плечам роскошной волной: в ее красоте в настоящую минуту
было что-то захватывающее, неотразимое, это
была именно сила, которая властно притягивала к себе. Нужно
было быть Лоскутовым, чтобы не
замечать ее волшебных чар.
— Послушайте… — едва слышно заговорила девушка, опуская глаза. — Положим,
есть такая девушка, которая любит вас… а вы считаете ее пустой, светской барышней, ни к чему не годной. Что бы вы ответили ей, если бы она сказала вам прямо в глаза: «Я знаю, что вы меня считаете пустой девушкой, но я готова молиться на вас… я
буду счастлива собственным унижением, чтобы только
сметь дышать около вас».
Пользуясь хорошим расположением хозяина, Бахарев
заметил, что он желал бы переговорить о деле, по которому приехал. При одном слове «дело» Ляховский весь изменился, точно его ударили палкой по голове. Даже жалко
было смотреть на него, — так он съежился в своем кресле, так глупо моргал глазами и сделал такое глупое птичье лицо.
Скоро из передней потянуло струей самых разнообразных духов, какие употребляет далекая провинция, — пахло даже камфарой, которой на лето
были переложены шубы от
моли.
— Если человек, которому я отдала все, хороший человек, то он и так
будет любить меня всегда… Если он дурной человек, — мне же лучше: я всегда могу уйти от него, и моих детей никто не
смеет отнять от меня!.. Я не хочу лжи, папа… Мне
будет тяжело первое время, но потом все это пройдет. Мы
будем жить хорошо, папа… честно жить. Ты увидишь все и простишь меня.
Подъезжая к пригорку, на котором стоял белый кош Ляховской, Привалов издали
заметил какую-то даму, которая смотрела из-под руки на него. «Уж не пани ли Марина?» — подумал Привалов. Каково
было его удивление, когда в этой даме он узнал свою милую хозяйку, Хионию Алексеевну. Она даже сделала ему ручкой.
Именно, Привалов не мог не
заметить, что все в доме
были против него.
— А Пуцилло-Маляхинский?.. Поверьте, что я не умру, пока не сломлю его. Я систематически доконаю его, я
буду следить по его пятам, как тень… Когда эта компания распадется, тогда, пожалуй, я не отвечаю за себя: мне
будет нечего больше делать, как только протянуть ноги. Я это
замечал: больной человек, измученный, кажется, места в нем живого нет, а все скрипит да еще работает за десятерых, воз везет. А как отняли у него дело — и свалился, как сгнивший столб.
— Мне все равно, пусть его… — со скучающим видом отвечала Зося. — Я даже не
замечаю,
есть он в доме или его нет…
Вернувшись из клуба домой, Привалов не спал целую ночь, переживая страшные муки обманутого человека… Неужели его Зося, на которую он молился, сделается его позором?.. Он, несмотря на все семейные дрязги, всегда относился к ней с полной доверенностью. И теперь, чтобы спуститься до ревности, ему нужно
было пережить страшное душевное потрясение. Раньше он мог
смело смотреть в глаза всем: его семейная жизнь касалась только его одного, а теперь…
У Привалова сильно кружилась голова, и он
заметил, что Веревкин постоянно
был возле него, как нянька.
К Привалову Надежда Васильевна относилась теперь иначе, чем в Узле; она точно избегала его, как это казалось ему иногда. О прежних откровенных разговорах не
было и помину; в присутствии Привалова Надежда Васильевна обращалась с мужем с особенной нежностью, точно хотела этим показать первому, что он здесь лишний. Даже Лоскутов
заметил эту перемену в жене и откровенно, как всегда, высказал ей свое мнение.
Заметь, что от твоего личного счастья родится счастье, может
быть, сотен и тысяч других людей…