Неточные совпадения
Нашлись, конечно, сейчас же такие люди, которые или что-нибудь видели своими глазами, или что-нибудь слышали собственными ушами;
другим стоило только порыться в своей памяти и припомнить, что было сказано кем-то и когда-то; большинство ссылалось без зазрения совести на самых достоверных людей, отличных знакомых и близких родных, которые никогда не согласятся лгать и придумывать
от себя, а имеют прекрасное обыкновение говорить только одну правду.
Эти разговоры с дочерью оставляли в душе Василия Назарыча легкую тень неудовольствия, но он старался ее заглушить в себе то шуткой, то усиленными занятиями. Сама Надежда Васильевна очень мало думала о Привалове, потому что ее голова была занята
другим. Ей хотелось поскорее уехать в Шатровские заводы, к брату. Там она чувствовала себя как-то необыкновенно легко. Надежде Васильевне особенно хотелось уехать именно теперь, чтобы избавиться
от своего неловкого положения невесты.
От нечего делать он рассматривал красивую ореховую мебель, мраморные вазы, красивые драпировки на дверях и окнах, пестрый ковер, лежавший у дивана, концертную рояль у стены, картины, — все было необыкновенно изящно и подобрано с большим вкусом; каждая вещь была поставлена так, что рекомендовала сама себя с самой лучшей стороны и еще служила в то же время необходимым фоном, объяснением и дополнением
других вещей.
Он напрасно ломал голову над решением этого вопроса и переходил
от одного плана к
другому.
«Недостает решительности! Все зависит
от того, чтобы повести дело смелой, твердой рукой, — думал Половодов, ходя по кабинету из угла в угол. — Да еще этот дурак Ляховский тут торчит: дела не делает и
другим мешает. Вот если бы освободиться
от него…»
Последний не любил высказываться дурно о людях вообще, а о Ляховском не мог этого сделать пред дочерью, потому что он строго отличал свои деловые отношения с Ляховским
от всех
других; но Надя с женским инстинктом отгадала действительный строй отцовских мыслей и незаметным образом отдалилась
от общества Ляховского.
По оплывшей бородатой физиономии Ильи
от одного уха до
другого проползает конвульсивное движение, заменяющее улыбку, и маленькие черные глаза, как у крота, совсем скроются под опухшими красными веками.
Собственно, мебель ничего не стоила: ну, ковры, картины, зеркала еще туда-сюда; а вот в стеклянном шкафике красовались японский фарфор и китайский сервиз — это совсем
другое дело, и у Хины потекли слюнки
от одной мысли, что все эти безделушки можно будет приобрести за бесценок.
Марья Степановна именно того и ждала, чтобы Привалов открылся ей, как на духу. Тогда она все извинила бы ему и все простила, но теперь
другое дело: он, очевидно, что-то скрывает
от нее, значит, у него совесть не чиста.
Лоскутов уезжал на прииски только на несколько дней. Работы зимой были приостановлены, и у него было много свободного времени. Привалов как-то незаметно привык к обществу этого совершенно особенного человека, который во всем так резко отличался
от всех
других людей. Только иногда какое-нибудь неосторожное слово нарушало это мирное настроение Привалова, и он опять начинал переживать чувство предубеждения к своему сопернику.
Они держали себя наособицу
от других купцов, к которым относились немного брезгливо; но до настоящего кровного барина этому полумужичью было еще далеко.
— Я ничего не требую
от тебя… Понимаешь — ничего! — говорила она Привалову. — Любишь — хорошо, разлюбишь — не буду плакать… Впрочем, часто у меня является желание задушить тебя, чтобы ты не доставался
другой женщине. Иногда мне хочется, чтобы ты обманывал меня, даже бил… Мне мало твоих ласк и поцелуев, понимаешь? Ведь русскую бабу нужно бить, чтобы она была вполне счастлива!..
— Вы ошибаетесь, Игнатий Львович, — невозмутимо продолжал Альфонс Богданыч. — Вы из ничего создали колоссальные богатства в течение нескольких лет. Я не обладаю такими счастливыми способностями и должен был употребить десятки лет для создания собственной компании. Нам, надеюсь, не будет тесно, и мы будем полезны
друг другу, если этого, конечно, захотите вы… Все зависит
от вас…
— Господа… mesdames, пользуйтесь воздухом! — кричал доктор Хлюдзинский с утра до вечера, торопливо перебегая
от одной группы к
другой.
Девушка тихо вскрикнула
от удивления и молча пожала руку Половодова, этого старого неизменного
друга, который был всегда одинаков с нею.
Ведь разорился же старик Бахарев, разорились многие
другие от самых ничтожных причин.
Я очень немного требую
от тебя: не трогай только моих
друзей, которые все наперечет: кречет Салават, медвежонок Шайтан, Тэке и Батырь и, наконец, Хина с Александром Павлычем…
— Ах, да, конечно! Разве ее можно не любить? Я хотел совсем
другое сказать: надеетесь ли вы… обдумали ли вы основательно, что сделаете ее счастливой и сами будете счастливы с ней. Конечно, всякий брак — лотерея, но иногда полезно воздержаться
от риска… Я верю вам, то есть хочу верить, и простите отцу… не могу! Это выше моих сил… Вы говорили с доктором? Да, да. Он одобряет выбор Зоси, потому что любит вас. Я тоже люблю доктора…
Всех довольнее предстоящей свадьбой, конечно, была Хиония Алексеевна. Она по нескольку раз в день принималась плакать
от радости и всех уверяла, что давно не только все предвидела, но даже предчувствовала. Ведь Сергей Александрыч такой прекрасный молодой человек и такой богатый, а Зося такая удивительная красавица — одним словом, не оставалось никакого сомнения, что эти молодые люди предусмотрительной природой специально были созданы
друг для
друга.
В самых ласках и словах любви у нее звучала гордая нотка; в сдержанности, с какой она позволяла ласкать себя, чувствовалось что-то совершенно особенное, чем Зося отличалась
от всех
других женщин.
Часто он старался обвинить самого себя в неумении отвлечь Зосю
от ее
друзей и постепенно создать около нее совершенно
другую жизнь,
других людей и, главное,
другие развлечения.
— Если хотите, так за то и
другое вместе! — крикнул Привалов, едва удерживаясь
от желания вышвырнуть ее за дверь.
Поп Савел успел нагрузиться вместе с
другими и тоже лез целоваться к Привалову, донимая его цитатами из всех классиков. Телкин был чуть-чуть навеселе. Вообще все подгуляли, за исключением одного Нагибина, который «не принимал ни капли водки». Началась пляска,
от которой гнулись и трещали половицы; бабы с визгом взмахивали руками; захмелевшие мужики грузно топтались на месте, выбивая каблуками отчаянную дробь.
Были тут игроки, как он,
от нечего делать; были игроки, которые появлялись в клубе периодически, чтобы спустить месячное жалованье; были игроки, которые играли с серьезными надутыми лицами, точно совершая таинство; были игроки-шутники, игроки-забулдыги; игроки, с которыми играли только из снисхождения, когда
других не было; были, наконец, игроки по профессии, великие специалисты, чародеи и магики.
Данилушка только ухмылялся и утирал свое бронзовое лицо платком. Купцы отошли
от игорного стола и хохотали вместе с
другими над его выдумкой. Лепешкин отправился играть и, повернув свою круглую седую голову, кричал...
— Уж больно про него много нехорошего говорят: и пьяница-то, и картежник, и обирало, — говорила Марья Степановна, защищая свой семейный очаг
от вторжения иноплеменных. — Конечно, Витю он защищает, так уж я его всячески ублаготворю… Только это все
другое, а не обед.
— Я не выставляю подсудимого каким-то идеальным человеком, — говорил Веревкин. — Нет, это самый обыкновенный смертный, не чуждый общих слабостей… Но он попал в скверную историю, которая походила на игру кошки с мышкой. Будь на месте Колпаковой
другая женщина, тогда Бахарев не сидел бы на скамье подсудимых! Вот главная мысль, которая должна лечь в основание вердикта присяжных. Закон карает злую волю и бесповоротную испорченность, а здесь мы имеем дело с несчастным случаем,
от которого никто не застрахован.
P.S. Мой муж, вероятно, не особенно огорчится моим отъездом, потому что уже, кажется, нашел себе счастье en trois…. [втроем (фр.).] Если увидите Хину, передайте ей
от меня, что обещанные ей Половодовым золотые прииски пусть она сама постарается отыскать, а лично
от себя я оставляю ей на память моего мохнатого
друга Шайтана».
«Золотые прииски пусть она сама постарается отыскать, а лично
от себя я оставляю ей на память моего мохнатого
друга Шайтана…» Эта фраза колола Хионию Алексеевну, как змеиное жало.
Веревкин с женой жил в бахаревском доме и, кажется, совсем отказался
от своих прежних привычек и
друзей веселой юности.
Заметь, что
от твоего личного счастья родится счастье, может быть, сотен и тысяч
других людей…