Неточные совпадения
—
Так ты как насчет Пронькиной вышки
скажешь? — спрашивал Кишкин, когда они от землянки пошли к старательским работам.
—
Скажи, а мы вот
такими строгалями, как ты, и будем дудки крепить, — ответил за всех Матюшка. — Отваливай, Михей Павлыч, да кланяйся своим, как наших увидишь.
— Да я… как гвоздь в стену заколотил: вот я какой человек. А что касаемо казенных работ, Андрон Евстратыч,
так будь без сумления: хоша к самому министру веди — все как на ладонке покажем. Уж это верно… У меня двух слов не бывает. И других сговорю. Кажется, глупый народ, всего боится и своей пользы не понимает, а я всех подобью: и Луженого, и Лучка, и Турку. Ах, какое ты слово
сказал… Вот наш-то змей Родивон узнает, то-то на стену полезет.
— Шишка и есть: ни конца ни краю не найдешь. Одним словом, двухорловый!.. Туда же, золота захотел!.. Ха-ха!..
Так я ему и
сказал, где оно спрятано. А у меня есть местечко… Ох какое местечко, Яша!.. Гляди-ка, ведь это кабатчик Ермошка на своем виноходце закопачивает? Он… Ловко. В город погнал с краденым золотом…
— Сурьезное дело есть…
Так и
скажи, — наказывал он с обычной внушительностью. — Не задержу…
— Запре-от? — удивилась баушка Лукерья. — Да ему-то какая теперь в ней корысть? Была девка, не умели беречь,
так теперь ветра в поле искать… Да еще и то
сказать, в Балчугах народ балованный, как раз еще и ворота дегтем вымажут… Парни-то нынче ножовые.
Скажут: нами брезговала, а за кержака убежала. У них свое на уме…
— То-то, уговор на берегу. Другое тебе слово
скажу: напрасно ты приехал. Я
так мекаю, что матушка повернула Феню на свою руку… Бабы это умеют делать: тихими словами как примется наговаривать да как слезами учнет донимать — хуже обуха.
Кишкин остолбенел: конечно, Ястребов перехитрил и заслал Ермошку вперед, чтобы записать свою заявку раньше всех. Вот
так дали маху, нечего
сказать…
Это была, во всяком случае, оригинальная компания: отставной казенный палач, шваль Мыльников и Окся. Как ухищрялся добывать Мыльников пропитание на всех троих, трудно
сказать; но пропитание, хотя и довольно скудное, все-таки добывалось. В котелке Окся варила картошку, а потом являлся ржаной хлеб. Палач Никитушка, когда был трезвый, почти не разговаривал ни с кем — уставит свои оловянные глаза и молчит. Поест, выкурит трубку и опять за работу. Мыльников часто приставал к нему с разными пустыми разговорами.
Окся открыла глаза, села и решительно ничего не могла
сказать в свое оправдание, а только что-то
такое мычала несуразное.
— Погоди, Татьяна,
такой дворец выстроим, — хвастался Мыльников. — В том роде, как была «пьяная контора»…
Сказал: всех озолочу!
— А что Феня? — тихо спросил он. — Знаете, что я вам
скажу, Марья Родионовна: не жилец я на белом свете. Чужой хожу по людям… И
так мне тошно,
так тошно!.. Нет, зачем я это говорю?.. Вы не поймете, да и не дай бог никому понимать…
— Ах, пробовал… Ничего не выходит. Какие-то чужие слова, а настоящего ничего нет… Молитвы во мне настоящей нет, а
так корчит всего. Увидите Феню, поклончик ей
скажите…
скажите, как Акинфий Назарыч любил ее… ах как любил, как любил!.. Еще
скажите… Да нет, ничего не нужно. Все равно она не поймет… она… теперь вся скверная… убить ее мало…
— Ох, умно, Андрон Евстратыч! Столь-то ты хитер и дошл, что никому и не догадаться… В настоящие руки попало. Только ты смотри не болтай до поры до времени… Теперь ты сослался на немочь, а потом вдруг… Нет, ты лучше
так сделай: никому ни слова, будто и сам не знаешь, — чтобы Кожин после не вступался… Старателишки тоже могут к тебе привязаться. Ноне вон какой народ пошел… Умен, умен, нечего
сказать: к рукам и золото.
Кишкин только развел руками: нет
такого верного человека, который дал бы тихонько. После некоторой паузы он
сказал...
— А
такая!.. Вот погляди ты на меня сейчас и
скажи: «Дурак ты, Петр Васильич, да еще какой дурак-то… ах какой дурак!.. Недаром кривой ерахтой все зовут… Дурак, дурак!..»
Так ведь?.. а?.. Ведь мне одно словечко было молвить Ястребову-то,
так болото-то и мое… а?.. Ну не дурак ли я после того? Убить меня мало, кривого подлеца…
— Все это правда, Родион Потапыч, но не всякую правду можно говорить. Особенно не любят ее виноватые люди. Я понимаю вас, как никто другой, и все-таки должен
сказать одно: ссориться нам с Ониковым не приходится пока. Он нам может очень повредить… Понимаете?.. Можно ссориться с умным человеком, а не с дураком…
— А
так, голубь мой сизокрылый… Не чужие, слава богу, сочтемся, — бессовестно ответил Мыльников, лукаво подмигивая. — Сестрице Марье Родивоновне поклончик
скажи от меня… Я, брат, свою родню вот как соблюдаю. Приди ко мне на жилку сейчас сам Карачунский: милости просим — хошь к вороту вставай, хошь на отпорку. А в дудку не пущу, потому как не желаю обидеть Оксю. Вот каков есть человек Тарас Мыльников… А сестрицу Марью Родивоновну уважаю на особицу за ее развертной карахтер.
— Ты ему
так и
скажи, что я его прошу… А то пусть сам завернет ко мне, когда Степана Романыча не будет дома. Может, меня послушает…
Так Мыльников ничего и не
сказал Кожину, движимый своей мужицкой политикой, а о поручении Фени припомнил только по своем возвращении в Балчуговский завод, то есть прямо в кабак Ермошки. Здесь, пьяный, он разболтал все, что видел своими глазами. Первым вступился, к общему удивлению, Ермошка. Он поднял настоящий скандал.
— Как посадили его на телегу, сейчас он снял шапку и на четыре стороны поклонился, — рассказывал Мыльников. — Тоже знает порядок… Ну, меня увидал и крикнул: «Федосье Родивоновне
скажи поклончик!»
Так, помутился он разумом… не от ума…
— Да ты и сейчас это показывай, для видимости, будто мы с тобой вздорим.
Такая же модель и у меня с Ястребовым налажена… И своя артель чтобы ничего не знала. Слово
сказал — умер…
Как теперь, видел Родион Потапыч своего старого начальника, когда он приехал за три дня и с улыбочкой
сказал: «Ну, дедушка, мне три дня осталось жить — торопись!» В последний роковой день он приехал
такой свежий, розовый и уже ничего не спросил, а глазами прочитал свой ответ на лице старого штейгера.
— Тьфу! Тоже и
скажет, — ворчала старуха. — Прежде смерти не умрем… И какие
такие мои деньги?..
— Ха-ха!.. Тоже и
сказала: на совесть. Ступай-ка расскажи, никто тебе не поверит… Разве
такие нынче времена?
— Ты ему отдай,
так он тебе и спасибо не
скажет, Петр-то Васильич, а теперь ему деньги-то в самый раз…
— Дура она, вот что надо
сказать! Имела и силу над Кишкиным, да толку не хватило… Известно, баба-дура. Старичонка-то подсыпался к ней и
так и этак, а она тут себя и оказала дурой вполне. Ну много ли старику нужно? Одно любопытство осталось, а вреда никакого…
Так нет, Марья сейчас на дыбы: «Да у меня муж, да я в законе, а не какая-нибудь приисковая гулеванка».
— Нет, помру… Кланяйся мамыньке.
Так и
скажи ей…
— Да все то же, Матюшка… Давно не видались, а пришел — и
сказать нечего. Я уж за упокой собиралась тебя поминать… Жена у тебя, сказывают, на тех порах,
так об ней заботишься?..
— А у меня уж скоро Рублиха-то подастся… да. Легкое место
сказать, два года около нее бьемся, и больших тысяч это самое дело стоит. Как подумаю, что при Оникове все дело оправдается,
так даже жутко сделается. Не для его глупой головы удумана штука… Он-то теперь льнет ко мне, да мне-то его даром не надо.
— А я опять знаю, что двигаться нельзя в
таких делах. Стою и не шевелюсь. Вылез он и прямо на меня… бледный
такой… глаза опущены, будто что по земле ищет. Признаться тебе
сказать, у меня по спине мурашки побежали, когда он мимо прошел совсем близко, чуть локтем не задел.
Так ничего и не
сказала, а только перед самой смертью говорила все...
Неточные совпадения
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам
скажи, что я буду давать по целковому; чтобы
так, как фельдъегеря, катили и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Анна Андреевна. Пойдем, Машенька! я тебе
скажу, что я заметила у гостя
такое, что нам вдвоем только можно
сказать.
Бобчинский. Я прошу вас покорнейше, как поедете в Петербург,
скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство или превосходительство, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинскнй.
Так и
скажите: живет Петр Иванович Бобчпиский.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь
скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали,
так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Хлестаков. Ну, ну, дурак, полно! Ступай, ступай
скажи ему.
Такое грубое животное!