— Отроду не пивал, не знаю, чем она и пахнет, а теперь уж поздно начинать… Ну так, своячинушка, направляй ты нашу заблудящую девку, как тебе бог
на душу положит, а там, может, и сочтемся. Что тебе понадобится, то и сделаю. А теперь, значит, прощай…
Неточные совпадения
Все разом загалдели. Особенно волновались бабы, успевшие высчитать, что
на три артели придется получить из конторы меньше двух рублей, — это
на двадцать-то
душ!.. По гривеннику не заработали.
Он присел к столу, облокотился и, положив голову
на руку, крепко задумался. Семейные передряги и встреча с баушкой Лукерьей подняли со дна
души весь накопившийся в ней тяжелый житейский осадок.
Только раз в течение своей службы он покривил
душой, именно — в пятидесятых годах, когда
на Урал тайно приехал казенный фискал.
— Будешь меня благодарить, Ермолай Семеныч! — кричал он. — А твоя красная бумага
на помин моей
души пойдет… У волка в зубе — Егорий дал.
Какой бы ты грех
на свою
душу приняла?..
— Батюшки, убили!.. Родимые, пустите
душу на покаяние!..
— А так… Место не настоящее. Золото гнездовое: одно гнездышко подвернулось, а другое, может,
на двадцати саженях… Это уж не работа, Степан Романыч. Правильная жила идет ровно… Такая надежнее, а эта игрунья: сегодня позолотит, да год будет
душу выматывать. Это уж не модель…
Рублиха послужила яблоком раздора между старыми штейгерами. Каждый стоял
на своем, а особенно Родион Потапыч, вложивший в новое дело всю
душу. Это был своего рода фанатизм коренного промыслового человека.
— Ваше высокоблагородие, отпустите
душу на покаяние! — взмолился наконец упрямый старик. — Работа у меня горит, а я здесь попусту болтаюсь.
Встреча с отцом в первое мгновенье очень смутила ее, подняв в
душе детский страх к грозному родимому батюшке, но это быстро вспыхнувшее чувство так же быстро и улеглось, сменившись чем-то вроде равнодушия. «Что же, чужая так чужая…» — с горечью думала про себя Феня. Раньше ее убивала мысль, что она объедает баушку, а теперь и этого не было: она работала в свою долю, и баушка обещала купить ей даже веселенького ситца
на платье.
Разговор был вообще несложный. Родион Потапыч добыл из сундука свою «паужину» и разделил с Оксей, которая глотала большими кусками, с жадностью бездомной собаки, и даже жмурилась от удовольствия. Старик смотрел
на свою гостью, и в его суровую
душу закрадывалась предательская жалость, смешанная с тяжелым мужицким презрением к бабе вообще.
Долго смотрел Кишкин
на заветное местечко и про себя сравнивал его с фотьянской россыпью: такая же береговая покать, такая же мочежинка языком влизалась в берег, так же река сделала к другому берегу отбой. Непременно здесь должно было сгрудиться золото: некуда ему деваться. Он даже перекрестился, чтобы отогнать слишком корыстные думы, тяжелой ржавчиной ложившиеся
на его озлобленную старую
душу.
Старуха только махнула рукой — ее
душило от волнения. Впрочем, она догнала Кишкина уже
на дворе и остановила.
Встревоженный Мыльников спустился в дудку: Окси не было. Валялись кайло и лопатка, а Окси и след простыл. Такое безобразие возмутило Мыльникова до глубины
души, и он «
на той же ноге» полетел
на Рублиху — некуда Оксе деваться, окромя Родиона Потапыча. Появление Мыльникова произвело
на шахте общую сенсацию.
Ах, сколько тьмы лежит
на каждой
душе и какими родовыми муками добываются такие крупицы!..
— Ох, помирать скоро, Андрошка… О
душе надо подумать. Прежние-то люди больше нас о
душе думали: и греха было больше, и спасения было больше, а мы ни богу свеча ни черту кочерга. Вот хоть тебя взять: напал
на деньги и съежился весь. Из пушки тебя не прошибешь, а ведь подохнешь — с собой ничего не возьмешь. И все мы такие, Андрошка… Хороши, пока голодны, а как насосались — и конец.
Голова Матюшки сделала отрицательное движение, а его могучее громадное тело отодвинулось от змея-искусителя. Землянка почти зашевелилась. «Ну нет, брат, я
на это не согласен», — без слов ответила голова Матюшки новым, еще более энергичным движением. Петр Васильич тяжело дышал. Он сейчас ненавидел этого дурака Матюшку всей
душой. Так бы и ударил его по пустой башке чем попадя…
Старики разговорились про старину и
на время забыли про настоящее, чреватое непонятными для них интересами, заботами и пакостями. Теперь только поняла баушка Лукерья, зачем приходил Родион Потапыч: тошно ему, а отвести
душу не с кем.
Как грустно мне твое явленье, // Весна, весна! пора любви! // Какое томное волненье // В моей душе, в моей крови! // С каким тяжелым умиленьем // Я наслаждаюсь дуновеньем // В лицо мне веющей весны // На лоне сельской тишины! // Или мне чуждо наслажденье, // И всё, что радует, живит, // Всё, что ликует и блестит, // Наводит скуку и томленье //
На душу мертвую давно, // И всё ей кажется темно?
Неточные совпадения
Голос Земляники. Отпустите, господа, хоть
душу на покаяние — совсем прижали!
Колода есть дубовая // У моего двора, // Лежит давно: из младости // Колю
на ней дрова, // Так та не столь изранена, // Как господин служивенькой. // Взгляните: в чем
душа!
Глеб — он жаден был — соблазняется: // Завещание сожигается! //
На десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч
душ закрепил злодей, // С родом, с племенем; что народу-то! // Что народу-то! с камнем в воду-то! // Все прощает Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!
Довольно демон ярости // Летал с мечом карающим // Над русскою землей. // Довольно рабство тяжкое // Одни пути лукавые // Открытыми, влекущими // Держало
на Руси! // Над Русью оживающей // Святая песня слышится, // То ангел милосердия, // Незримо пролетающий // Над нею,
души сильные // Зовет
на честный путь.
— Филипп
на Благовещенье // Ушел, а
на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев с
души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.