Неточные совпадения
Они расстались большими друзьями. Петр Васильич выскочил провожать дорогого гостя на улицу и долго стоял за воротами, — стоял и крестился, охваченный радостным чувством. Что же, в самом-то
деле, достаточно всякого горя та же Фотьянка напринималась: пора и отдохнуть. Одна казенная
работа чего стоит, а тут компания насела и всем дух заперла. Подшибся народ вконец…
Да и все остальные растерялись.
Дело выходило самое скверное, главное, потому, что вовремя не оповестили старика. А суббота быстро близилась… В пятницу был собран экстренный семейный совет. Зять Прокопий даже не вышел на
работу по этому случаю.
— Ничего я не знаю, Степан Романыч… Вот хоша и сейчас взять: я и на шахтах, я и на Фотьянке, а конторское
дело опричь меня делается.
Работы были такие же и раньше, как сейчас. Все одно… А потом путал еще меня Кишкин вольными
работами в Кедровской даче. Обложат, грит, ваши промысла приисками, будут скупать ваше золото, а запишут в свои книги. Это-то он резонно говорит, Степан Романыч. Греха не оберешься.
Кроме своего каторжного начальства и солдатского для рекрутов, в распоряжении горных офицеров находилось еще два казачьих батальона со специальной обязанностью производить наказания на самом месте
работ; это было домашнее
дело, а «крестный» Никитушка и «зеленая улица» — парадным наказанием, главным образом на страх другим.
Жизнь для Родиона Потапыча прошла в суровой
работе изо
дня в
день.
Положим, что балчуговская
работа пользовалась очень плохой репутацией, но все
дело сводилось на то, чтобы освободиться от приискового шатания и промысловой маеты.
Вся семья запряглась в тяжелую
работу, а по мере того, как подрастали дети, Тарас стал все больше и больше отлынивать от
дела, уделяя досуги любезным разговорам в кабаке Ермошки.
Когда
работа была кончена, Кишкин набожно перекрестился: он вылил всю свою душу, все, чем наболел в
дни своего захудания.
Варнаки с Фотьянки и балчуговцы из Нагорной чувствовали себя настоящими хозяевами приискового
дела, на котором родились и выросли; рядом с ними строгали и швали из Низов являлись жалкими отбросами, потому что лопаты и кайла в руки не умели взять по-настоящему, да и земляная тяжелая
работа была им не под силу.
Верховный надзор за
работами на Дернихе принадлежал Зыкову, но он россыпным
делом интересовался мало, потому что увлекся новой шахтой.
— Вы не беспокойтесь, я уже имею показания по этому
делу других свидетелей, — ядовито заметил следователь. — Вам должно быть ближе известно, как велись
работы… Старатели работали в Выломках?
Для
работы «сильной рукой» не хватало средств, а поэтому
дело велось наполовину старательскими
работами, наполовину иждивением самого Кишкина, раздобывшегося деньгами, к общему удивлению.
День за
работой, а вечером такой здоровый отдых около своего огонька в приятной беседе о разных разностях.
Рабочих на Рублихе всего больше интересовало то, как теперь Карачунский встретится с Родионом Потапычем, а встретиться они были должны неизбежно, потому что Карачунский тоже начинал увлекаться новой шахтой и следил за
работой с напряженным вниманием. Эта встреча произошла на
дне Рублихи, куда спустился Карачунский по стремянке.
Втроем
работа подвигалась очень медленно, и чем глубже, тем медленнее. Мыльников в сердцах уже несколько раз побил Оксю, но это мало помогало
делу. Наступившие заморозки увеличивали неудобства: нужно было и теплую одежду, и обувь, а осенний
день невелик. Даже Мыльников задумался над своим диким предприятием. Дудка шла все еще на пятой сажени, потому что попадался все чаще и чаще в «пустяке» камень-ребровик, который точно черт подсовывал.
— Ну, это все пустяки! — успокаивал Карачунский. — Другой делянки никому не дадим… Пусть Мыльников, по условию, до десятой сажени дойдет, и конец
делу. Свои
работы поставим… Да и убытка компании от этой жилки нет никакого: он обязан сдавать по полтора рубля золотник… Даже расчет нам иметь даровую разведку. Вот мы сами ничего не можем найти, а Мыльников нашел.
В ответ слышалось легкое ворчанье Окси или какой-нибудь пикантный ответ. Окся научилась огрызаться, а на
дне дудки чувствовала себя в полной безопасности от родительских кулаков. Когда требовалась мужицкая
работа, в дудку на канате спускался Яша Малый и помогал Оксе что нужно. Вылезала из дудки Окся черт чертом, до того измазывалась глиной, и сейчас же отправлялась к дедушке на Рублиху, чтобы обсушиться и обогреться. Родион Потапыч принимал внучку со своей сердитой ласковостью.
Недоставало Мыльникова, Петра Васильича и Яши Малого, но о них Кишкин не жалел: хороши, когда спят, а
днем на
работе точно их нет.
Для Кишкина картина всей этой геологической
работы была ясна как
день, и он еще летом наметил пункты, с которых нужно было начать разведку.
— Когда только он дрыхнет? — удивлялись рабочие. —
Днем по старательским
работам шляется, а ночь в своей шахте сидит, как коршун.
Все это были свои, семейные, домашние
дела, а зачем чужестранных-то рабочих ставить на наши
работы?
Карачунский, вместо ответа, спустился в старательскую яму, из-за которой вышло все
дело, осмотрел
работу и, поднявшись наверх, сказал...
В числе других ходил и Матюшка, оставшийся без
работы: золото в Дернихе кончилось ровно через два
дня, как сказал Карачунский.
Ночью особенно было хорошо на шахте. Все кругом спит, а паровая машина делает свое
дело, грузно повертывая тяжелые чугунные шестерни, наматывая канаты и вытягивая поршни водоотливной трубы. Что-то такое было бодрое, хорошее и успокаивающее в этой неумолчной гигантской
работе. Свои домашние мысли и чувства исчезали на время, сменяясь деловым настроением.
На этом пункте они всегда спорили. Старый штейгер относился к вольному человеку — старателю — с ненавистью старой дворовой собаки. Вот свои
работы — другое
дело… Это настоящее
дело, кабы сила брала. Между разговорами Родион Потапыч вечно прислушивался к смешанному гулу работавшей шахты и, как опытный капельмейстер, в этой пестрой волне звуков сейчас же улавливал малейшую неверную ноту. Раз он соскочил совсем бледный и даже поднял руку кверху.
Сейчас же было заключено условие, и артель Матюшки переселилась на Сиротку через два
дня. К ним присоединились лакей Ганька и бывший доводчик на золотопромывальной фабрике Ераков. Народ так и бежал с компанейских
работ: раз — всех тянуло на свой вольный хлеб, а второе — новый главный управляющий очень уж круто принялся заводить свои новые порядки.
Старик не подавал никакого признака беспокойства или волнения и вел свою
работу с прежним ожесточением, точно боялся за каждый новый
день.
— Мне нужно серьезно поговорить… Я не верю в эту шахту, но бросить сейчас
дело, на которое затрачено больше ста тысяч, я не имею никакого права. Наконец, мы обязаны контрактом вести жильные
работы… Во всяком случае я думаю расширить
работы в этом пункте.
Это враждебное чувство к собственному детищу проснулось в душе Родиона Потапыча в тот
день, когда из конторки выносили холодный труп Карачунского. Жив бы был человек, если бы не продала проклятая Рублиха. Поэтому он вел теперь
работы с каким-то ожесточением, точно разыскивал в земле своего заклятого врага. Нет, брат, не уйдешь…
— Упыхается… Главная причина, что здря все делает. Конечно, вашего брата, хищников, не за что похвалить, а суди на волка — суди и по волку. Все пить-есть хотят, а добыча-то невелика. Удивительное это
дело, как я погляжу. Жалились раньше, что
работ нет, делянками притесняют, ну, открылась Кедровская дача, — кажется, места невпроворот. Так? А все народ беднится, все в лохмотьях ходят…
Петр Васильич остался, а Матюшка пошел к конторе. Он шел медленно, развалистым мужицким шагом, приглядывая новые
работы. Семеныч теперь у своей машины руководствует, а Марья управляется в конторе бабьим
делом одна. Самое подходящее время, если бы еще старый черт не вернулся. Под новеньким навесом у самой конторы стоял новенький тарантас, в котором ездил Кишкин в город сдавать золото, рядом новенькие конюшни, новенький амбар — все с иголочки, все как только что облупленное яичко.
— Ну, я тут на другой
день и поставил
работы, а мне по первому разу зубы и вышибло, потому как не совсем чистое дело-то…
Семеныч «ходил у парового котла» в ночь.
День он спал, а с вечера отправлялся к машине. Кстати сказать, эту ночную
работу мужа придумала Марья, чтобы Семеныч не мешал ей пользоваться жизнью. Она сама просила Кишкина поставить мужа в ночь.
Но Оников хотел быть последовательным и решился вести
дело исключительно компанейскими
работами.
Уничтожение старательских
работ в компанейской даче отразилось прежде всего на податях. Недоимки были и раньше, а тут они выросли до громадной суммы. Фотьянский старшина выбился из сил и ничего не мог поделать: хоть кожу сдирай. Наезжал несколько раз непременный член присутствия по крестьянским
делам вместе с исправником и тоже ничего не могли поделать.
— Точно так, вашескородие, — отвечал староста. — Кругом золото, а в середке бедность… Все от компании зависит: ежели б объявили старательские
работы, оно все же передышка… Не настоящее
дело, а из-за хлеба на воду робили.
Переговоры с Ониковым по этому поводу тоже ни к чему не повели. Он остался при своем мнении, ссылаясь на прямой закон, воспрещающий старательские
работы. Конечно, здесь
дело заключалось только в игре слов: старательские
работы уставом о частной золотопромышленности действительно запрещены, но в виде временной меры разрешались
работы «отрядные» или «золотничные», что в переводе значило то же самое.
Дело в том, что собственно рабочим Кедровская дача дала только призрак настоящей
работы, потому что здесь вместо одного хозяина, как у компании, были десятки, — только и разницы. Пока благодетелями являлись одни скупщики вроде Ястребова. Затем мелкие золотопромышленники могли работать только летом, а зимой прииски пустовали.