Неточные совпадения
— Взорвет? Божья воля… Только ведь наше дело привычное. Я когда и
сплю, так диомид под постель к себе кладу.
Старинная постройка сказывалась тем, что дома были расставлены как
попало, как строились по лесным дебрям.
— Кабак подпираете, молодцы, чтобы не
упал грешным делом? — пошутил Кишкин.
Когда и за что
попал он на каторгу — никто не знал, а сам старик не любил разговаривать о прошлом, как и другие старики-каторжане.
Мужчинам каторга давалась тяжелее, да и
попадали они в нее редко молодыми, — а бабы главным образом были молодые.
Прокопий, по обыкновению, больше отмалчивался. У него всегда выходило как-то так, что и да и нет. Это поведение взорвало Яшу. Что, в самом-то деле, за все про все отдувайся он один, а сами, чуть что, — и в кусты. Он
напал на зятя с особенной энергией.
— Дураки вы все, вот что… Небось, прижали хвосты, а я вот нисколько не боюсь родителя… На волос не боюсь и все приму на себя. И Федосьино дело тоже надо рассудить: один жених не жених, другой жених не жених, — ну и не стерпела девка. По человечеству надо рассудить… Вон Марья из-за родителя в перестарки
попала, а Феня это и обмозговала: живой человек о живом и думает. Так прямо и объясню родителю… Мне что, я его вот на эстолько не боюсь!..
Напустив на себя храбрости, Яша к вечеру заметно остыл и только почесывал затылок. Он сходил в кабак, потолкался на народе и пришел домой только к ужину. Храбрости оставалось совсем немного, так что и ночь Яша
спал очень скверно, и проснулся чуть свет. Устинья Марковна поднималась в доме раньше всех и видела, как Яша начинает трусить. Роковой день наступал. Она ничего не говорила, а только тяжело вздыхала. Напившись чаю, Яша объявил...
— А ты пасть-то свою раствори, Тарас! — огрызнулся Кишкин. — О Пронькиной вышке своя речь… Ах, ботало коровье!.. С тобой пива не сваришь…
— Ах, и хитер ты, Акинфий Назарыч! — блаженно изумлялся Мыльников. — В самое то есть живое место
попал… Семь бед — один ответ. Когда я Татьяну свою уволок у Родивона Потапыча, было тоже греха, а только я свою линию строго повел. Нет, брат, шалишь… Не тронь!..
Яша тяжело вздохнул, принимая первую рюмку, точно он продавал себя. Эх, и достанется же от родителя!.. Ну, да все равно: семь бед — один ответ… И Фени жаль, и родительской грозы не избежать. Зато Мыльников торжествовал,
попав на даровое угощение… Любил он выпить в хорошей компании…
У ворот избы Тараса действительно сидел Кишкин, а рядом с ним Окся. Старик что-то расшутился и довольно галантно подталкивал свою даму локтем в бок. Окся сначала ухмылялась, показывая два ряда белых зубов, а потом, когда Кишкин
попал локтем в непоказанное место, с быстротой обезьяны наотмашь ударила его кулаком в живот. Старик громко вскрикнул от этой любезности, схватившись за живот обеими руками, а развеселившаяся Окся треснула его еще раз по затылку и убежала.
Вот загудел и свисток на фабрике. Под окнами затопали торопливо шагавшие с фабрики рабочие — все торопились по домам, чтобы поскорее
попасть в баню. Вот и зять Прокопий пришел.
Время летело быстро, и Устинья Марковна совсем
упала духом: спасенья не было. В другой бы день, может, кто-нибудь вечером завернул, а на людях Родион Потапыч и укротился бы, но теперь об этом нечего было и думать: кто же пойдет в банный день по чужим дворам. На всякий случай затеплила она лампадку пред Скорбящей и положила перед образом три земных поклона.
— Ну вот… — проговорил Яша таким покорным тоном, как человек, который
попал в капкан. — Ну что я теперь буду делать, Тарас? Наташка, отцепись, глупая…
Старик так и ушел, уверенный, что управляющий не хотел ничего сделать для него. Как же, главный управляющий всех Балчуговских промыслов — и вдруг не может отодрать Яшку?.. Своего блудного сына Зыков нашел у подъезда. Яша присел на последнюю ступеньку лестницы, положив голову на руки, и
спал самым невинным образом. Отец разбудил его пинком и строго проговорил...
Всего удивительнее было то, что в эту дачу
попали, кроме казенных земель, и крестьянские, как принадлежавшие жителям Тайболы.
Подштейгер Лучок, седой старик, был совсем пьян и
спал где-то за котлами, выбрав тепленькое местечко. Это уж окончательно взбесило Родиона Потапыча, и он начал разносить пьяную команду вдребезги. Проснувшийся Лучок вдобавок забунтовал, что иногда случалось с ним под пьяную руку.
Подростком он состоял при помещичьем доме в казачках, а в шестнадцать, на свой грех,
попал в барскую охоту.
Первые два года Родион Потапыч работал на винокуренном заводе, где все дело вершилось исключительно одним каторжным трудом, а затем
попал в разряд исправляющихся и был отправлен на промыслы.
Родион Потапыч скоро выбился на промыслах из простых рабочих и
попал в десятники.
Ей было всего девятнадцать лет, а
попала она из помещичьей девичьей на каторгу, как значилось в списке, за кражу сахара.
Она была круглой сиротой, за красоту
попала в господский дом, но ничем не сумела бы воспользоваться при своем положении, если бы не подвернулся Ермошка.
Городской человек, проделав для отвода глаз необходимые церемонии,
попадал в кабак и за полуштофом водки получал самые точные сведения, где найти верное золото.
Маленький Тарас после отца
попал в кантонисты и вынес тяжелую школу в местном батальоне, а когда пришел в возраст, его отправили на промыслы.
Оригинальнее всего было то, что Оксю, кормившую своей работой всю семью, походя корили каждым куском хлеба, каждой тряпкой. Особенно изобретателен был в этом случае сам Тарас. Он каждый раз, принимая Оксину работу, непременно тыкал ее прямо в физиономию чем
попало: сапогами, деревянной сапожной колодкой, а то и шилом.
Мина был из дворовых людей Рязанской губернии и
попал на каторгу за убийство бурмистра.
Три ночи не
спал мужик: все маялся и удумал штуку: взял да самородок и закопал в ширп, где его нашел.
Баушка Лукерья жила в задней избе одна, и, когда легли
спать, она, чтобы утешить чем-нибудь Феню, начала рассказывать про прежнюю «казенную жизнь»: как она с сестрой Марфой Тимофеевной жила «за помещиком», как помещик обижал своих дворовых девушек, как сестра Марфа Тимофеевна не стерпела поруганья и подожгла барский дом.
— Одно я хотел спросить тебя, Федосья Родионовна: своей ты волей
попала сюда или неволей?
—
Попала неволей, а теперь живу своей волей, Акинфий Назарыч… Спасибо за любовь да за ласку, а в Тайболу я не поеду, ежели…
Целую ночь не
спал старый ябедник и все ходил по комнате, разговаривая вслух и хихикая так, что вдова-хозяйка решила про себя, что жилец свихнулся.
Когда-то заветной мечтой Кишкина было
попасть в это обетованное место, но так и не удалось: «золотой стол» находился в ведении одной горной фамилии вот уже пятьдесят лет и чужому человеку здесь делать было нечего.
— Ах, какой же ты, братец мой, непонятный! Ну, тут тебе и есть Миляев мыс, потому как Мутяшка
упала в Меледу под самой Каленой горой.
Когда взошло солнце, оно осветило собравшиеся на Миляевом мысу партии. Они сбились кучками, каждая у своего огонька. Все устали после ночной схватки. Рабочие улеглись
спать, а бодрствовали одни хозяева, которым было не до сна. Они зорко следили друг за другом, как слетевшиеся на добычу хищные птицы. Кишкин сидел у своего огня и вполголоса беседовал с Миной Клейменым.
Окся еще
спала, свернувшись клубочком у огонька. Кишкин едва ее разбудил.
Ему приходилось делать большие обходы, чтобы не
попасть на глаза Шишке, а Мина Клейменый вел все вперед и вперед своим ровным старческим шагом. Петр Васильич быстро утомился и даже вспотел. Наконец Мина остановился на краю круглого болотца, которое выливалось ржавым ручейком в Мутяшку.
— Отстань, смола! — огрызался Кишкин. — Что пасть-то растворил шире банного окна?.. Найдешь с вами, дураками!
Каленая гора в виду зеленой мохнатой шапкой стоит, а от нее прошел лесистый увал до самой Меледы, где в нее
пала Мутяшка.
Рабочие сейчас же заваливались
спать, а Кишкин лежал, ворочался с боку на бок и все думал.
Когда
спал неугомонный старик — никто не знал.
— Гляди, потужит, потоскует да и женится на своей тайболовской кержанке, — говорила она сквозь слезы. — Молодой он, горе-то скоро износит… Такая на меня тоска
нападает под вечер, что и жизни своей не рада.
—
Пали и до нас слухи, как она огребает деньги-то, — завистливо говорила Марья, испытующе глядя на сестру. — Тоже, подумаешь, счастье людям… Мы вон за богатых слывем, а в другой раз гроша расколотого в дому нет. Тятенька-то не расщедрится… В обрез купит всего сам, а денег ни-ни. Так бьемся, так бьемся… Иголки не на что купить.
— Вы какими судьбами
попали сюда, Федосья Родионовна? — спрашивал удивленный Карачунский. — Вот приятная неожиданность…
Баушка Лукерья сама вышла за ворота и уговорила Кожина ехать домой. Он молча ее выслушал, повернул лошадей и пропал в темноте. Старуха постояла, вздохнула и побрела в избу. Мыльников уже
спал как зарезанный, растянувшись на лавке.
— Этакие бесстыжие глаза… — подивилась на него старуха, качая головой. — То-то путаник-мужичонка!.. И сон у них у всех один: Окся-то так же дрыхнет, как колода. Присунулась до места и
спит… Ох, согрешила я! Не нажить, видно, мне другой-то Фени… Ах, грехи, грехи!..
Она не
спала всю ночь, раздумывая, как устроить ей все дело.
Зачем шатался на прииски Петр Васильич, никто хорошенько не знал, хотя и догадывались, что он спроста не пойдет время тратить. Не таковский мужик… Особенно недолюбливал его Матюшка, старавшийся в компании поднять на смех или устроить какую-нибудь каверзу. Петр Васильич относился ко всему свысока, точно дело шло не о нем. Однако он не укрылся от зоркого и опытного взгляда Кишкина. Раз они сидели и беседовали около огонька самым мирным образом. Рабочие уже
спали в балагане.
Сначала она посидела у стола, а потом быстро разомлела и комом свалилась на широкую лавку, на которой
спал старик, подложив под себя шубу.
— Так он тебя в дудку запятил? То-то безголовый мужичонка… Кто же баб в шахту посылает: такого закону нет. Ну и дурак этот Тарас… Как ты к нему-то
попала? Фотьянская, видно?