Неточные совпадения
Зотушка посмотрел
на широкую спину уходившего Михалка и, потянув лошадь за осклизлый повод, опять зашлепал по двору своими босыми ногами. Сутулая, коренастая фигура Михалки направилась к
дому и быстро исчезла в темных дверях сеней. Можно было расслышать, как он вытирал грязные ноги о рогожу, а затем грузно начал подниматься по ступенькам лестницы.
Из мрака выделялся темной глыбой только большой старинный
дом, глядевший
на двор своими небольшими освещенными окнами.
Дом хотя был и одноэтажный, но делился
на много комнат: в двух жила Татьяна Власьевна с Нюшей; Михалко с женой и Архип с Дуней спали в темных чуланчиках; сам Гордей Евстратыч занимал узкую угловую комнату в одно окно, где у него стояла двухспальная кровать красного дерева, березовый шкаф и конторка с бумагами.
К девяти часам вечера все в
доме были
на своих местах, потому что утром нужно рано вставать. Татьяна Власьевна всех поднимает
на ноги чем свет и только одной Арише позволяет понежиться в своей каморке лишний часок, потому что Ариша ночью возится с своим двухмесячным Степушкой.
Отворив калитку, Татьяна Власьевна еще раз благословила спавший крепким сном весь
дом, а потом заперла калитку
на тяжелый висячий замок и осторожно принялась переходить через улицу.
И из себя-то человек — глядеть не
на кого: тощий, больной, все кашлял, да еще женатый, и детишек полный
дом.
Вот однажды приехал Пятов
на Масленице в гости к Брагиным, хозяина не случилось
дома, и к гостю вышла сама Татьяна Власьевна.
Гордей Евстратыч так редко выезжал из
дома — раз или два в год, что составляло целое событие, а тут вдруг точно с печи упал: «Седлай, сам поеду…» Верхом Гордей Евстратыч не ездил лет десять, а тут вдруг в этакую распутицу, да еще
на изморенной лошади, которая еще со вчерашнего не успела отдышаться.
С горки отлично можно было рассмотреть старый брагинский
дом, который стоял
на углу; из одной трубы винтом поднимался синий дым, значит старуха затеяла какую-нибудь стряпню.
Ему пришлось проехать мимо шабалинского
дома, и он невольно полюбовался
на него.
Дом стоял
на горе, над прудом, и ярко белел своими пятью колоннами.
Эти колонны особенно нравились Брагину, потому что придавали
дому настоящий городской вид, как рисуют
на картинках.
Зеркальные стекла в окнах, золоченая решетка у балкона между колоннами, мраморные вазы
на воротах, усыпанный мелким песочком двор — все было хорошо, форменно, как говорил Зотушка про шабалинский
дом.
В этой части завода стоял деревянный господский
дом с железной крышей, в котором жили Пятовы, и несколько домиков «
на городскую руку», выстроенных заводскими служащими.
Старинные семьи, вроде Колобовых, Савиных, Пазухиных и др., все жили в заречной, в крепких старинных
домах, в которых
на вышках еще сохранились рамы со слюдой вместо стекол.
— А я вот что тебе скажу, милушка… Жили мы, благодарение Господу, в достатке, все у нас есть, люди нас не обегают: чего еще нам нужно? Вот ты еще только успел привезти эту жилку в
дом, как сейчас и начал вздорить… Разве это порядок? Мать я тебе или нет? Какие ты слова с матерью начал разговаривать? А все это от твоей жилки… Погляди-ко, ты остребенился
на сватьев-то… Я своим умом так разумею, что твой Маркушка колдун, и больше ничего. Осиновым колом его надо отмаливать, а не сорокоустом…
Наружный вид поповского
дома невольно манил к себе своей патриархальной простотой; его небольшие окна глядели
на Гнилой переулок с таким добродушным видом, точно приглашали всякого непременно зайти к милому старичку о.
Все разошлись по рукам, а
дома не осталось никого даже
на поглядочку.
Так, посредине
дома стояла громадная «батюшкина печь» величиною с целую комнату; ее топили особенными полуторааршинными дровами, причем она страшно накаливалась и грозила в одно прекрасное утро пустить
на ветер весь батюшков
дом.
— В самом деле, Гордей Евстратыч, — уговаривал упрямого старика даже о. Крискент, — вот у меня
на целый
дом всего две маленьких печи — и тепло, как в бане. Вот бы вам…
Конечно, под началом такого человека жизнь в брагинском
доме текла самым образцовым порядком,
на поученье всем остальным.
С угла
на угол от брагинского
дома стоял пятистенный
дом Пазухиных, семья которых состояла всего из трех членов — самого хозяина Силы Андроныча, его жены Пелагеи Миневны и сына Алексея.
В их же
доме проживала старая родственница с мужней стороны, девица Марфа Петровна; эта особа давно потеряла всякую надежду
на личное счастье, поэтому занималась исключительно чужими делами и в этом достигла замечательного искусства, так что попасть
на ее острый язычок считалось в Белоглинском заводе большим несчастием вроде того, если бы кого продернули в газетах.
Савины жили в самом рынке, в каменном двухэтажном
доме; второй этаж у них всегда стоял пустой, в качестве парадной половины «
на случай гостей».
Крытый наглухо, по-раскольничьи, широкий двор и всегда запертые
на щеколду ворота савинского
дома точно говорили о том, что в нем живут очень плотно.
Марфа Петровна полетела в колобовский
дом, который стоял
на берегу реки, недалеко от господского
дома, в котором жили Пятовы.
— Ох, не говорите, Пелагея Миневна: враг горами качает, а
на золото он и падок… Я давеча ничего не сказала Агнее Герасимовне и Матрене Ильиничне — ну, родня, свои люди, — а вам скажу. Вот сами увидите… Гордей Евстратыч и так вон как себя держит высоко; а с тысячами-то его и не достанешь.
Дом новый выстроят, платья всякого нашьют…
На этот раз Порфир Порфирыч был
дома.
К подъезду были поданы две тройки, и вся пьяная компания отправилась
на них в брагинский
дом. Гордей Евстратыч ехал
на своих пошевенках;
на свежем воздухе он еще сильнее опьянел и точно весь распустился. Архип никогда еще не видал отца в таком виде и легонько поддерживал его одной рукой.
Горницы брагинского
дома огласились пьяными криками, смехом и неприличными восклицаниями. Татьяна Власьевна хлопотала в кухне с закусками. Нюша совалась с бутылками неоткупоренного вина. Зотушка накрывал в горнице столы и вместе с Маланьей уставлял их снедями и брашно; Дуня вынимала из стеклянного шкафа праздничную чайную посуду. Словом, всем работы было по горло, и брагинский
дом теперь походил
на муравьиную кучу, которую разворачивают палкой.
В этом старинном
доме не осталось ни одного неприкосновенного уголка, даже ее половина подверглась нашествию пьяного ревизора, у которого бог знает что было
на уме.
Первое появление Порфира Порфирыча с компанией в этом
доме было для всех истинным наказанием; а когда Гордей Евстратыч проспался
на другой день — он не знал, как глаза показать.
— Нет, уж этому не бывать, мамынька! — решительно заявил Гордей Евстратыч. — Потому как нам приказчик совсем не подходящее дело; день он в лавке, а ночью куда мы его денем? То-то вот и есть… Мужики все
на прииске, а
дома снохи молодые, дочь
на возрасте.
Несмотря
на самое блестящее положение дел, Святки в брагинском
доме прошли скучнее обыкновенного, потому что Савины и Колобовы даже не заглянули к Брагиным.
Надела старинный шелковый сарафан, по зеленому полю с алой травкой, подпоясалась старинным плетеным шелковым поясом,
на голову надела расшитую золотом сороку и в таком виде, положив установленный начал перед дедовским образом, отправилась в брагинский
дом.
— У них теперь никого и дома-то нет, кроме старухи, — говорила провожавшая ее Марфа Петровна. — Мужики
на Смородинке, Дуня в лавке, Нюша у Пятовых, надо полагать… В добрый час, Пелагея Миневна!.. Господи благослови!..
Это в диалектическом отношении был очень ловкий приступ, и Татьяне Власьевне стоило только сказать, что, мол, «Пелагея Миневна, вашему горю и помочь можно: сын
на возрасте, жените — и заменушку в
дом приведете…». Но важеватая старуха, конечно, ничего подобного не высказала, потому что это было неприлично, — с какой стати она сама стала бы навязываться Пазухиным?..
Появление Алены Евстратьевны произвело в брагинском
доме настоящий переворот, хотя там ее никто особенно не жаловал. Раньше она редко приезжала в гости и оставалась всего дня
на два,
на три; но
на этот раз по всем признакам готовилась прогостить вплоть до последнего санного пути.
Плинтусов и Липачек не успели выпить по второй рюмке, как подкатил
на своем сером Шабалин, а вслед за ним Пятов. Словом, гостей набрался полон
дом.
Работы и заботы всем было по горло в брагинском
доме: мужики колотились
на прииске, снохи попеременно торговали в лавке, а «сама» с Нюшей с ног сбилась с гостями.
«Аще разделится
дом на ся — погибнуть
дому сему», — вот те роковые слова, которые жгли ее возбужденный мозг, как ударившая в сухое дерево молния.
Зотушка, когда вышел из братцевой горницы, побрел к себе в флигелек, собрал маленькую котомочку, положил в нее медный складень — матушкино благословение — и с этой ношей, помолившись в последний раз в батюшкином
дому, вышел
на улицу. Дело было под вечер. Навстречу Зотушке попалось несколько знакомых мастеровых, потом о. Крискент, отправлявшийся
на своей пегой лошадке давать молитву младенцу.
— Спасибо
на добром слове, отец Крискент… А я иду куда глаза глядят. Братец меня выгнал из
дому.
Зотушка так и сделал. Прошел рынок, обошел фабрику и тихим незлобивым шагом направился к высокому господскому
дому, откуда ему навстречу, виляя хвостом, выбежал мохнатый пестрый Султан, совсем зажиревший
на господских хлебах, так что из пяти чувств сохранил только зрение и вкус. Обойдя «паратьнее крыльцо», Зотушка через кухню пробрался
на половину к барышне Фене и предстал перед ней, как лист перед травой.
Чтобы окончательно вылечить свою подругу, Феня однажды рассказала ей целую историю о том, как Алешка таращил глаза
на дочь заводского бухгалтера, и ссылалась
на десятки свидетелей. Но Нюша только улыбалась печальной улыбкой и недоверчиво покачивала головой. Теперь Феня была желанной гостьей в брагинском
доме, и Татьяна Власьевна сильно ухаживала за ней, тем более что Зотушка все лето прожил в господском
доме под крылышком у Федосьи Ниловны.
— Чего вам смотреть
на старика-то, — говорил Пятов своим новым приятелям, — он в город закатится — там твори чего хочешь, а вы здесь киснете
на прииске, как старые девки… Я вам такую про него штуку скажу, что только ахнете: любовницу себе завел… Вот сейчас провалиться — правда!.. Мне Варька шабалинская сама сказывала. Я ведь к ней постоянно хожу, когда Вукола
дома нет…
— Как у вас там, дома-то? — спрашивала старушка, жалостливо глядя
на свою ненаглядную доченьку.
Ариша, в одной рубашке, простоволосая, с плачем ворвалась в комнату Татьяны Власьевны и подняла весь
дом на ноги.
Старухе стоило больших трудов успокоить невестку и уговорить, чтобы она не доводила дело до Гордея Евстратыча, который,
на счастье, не был в эту ночь
дома.
Потом Ариша заметила, что Гордей Евстратыч никогда не заходит в лавку, когда там сидит Дуня, и что вообще
дома, при других, он держит себя с ней совсем иначе, чем с глазу
на глаз.