Неточные совпадения
— Да, совсем в худых
душах… [
То есть при смерти. (Примеч. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)]
Того гляди,
душу Богу отдаст. Кашель его одолел. Старухи пользуют чем-то, да только легче все нет.
Да, по мере
того как тело становится лишней тягостью, на
душе все светлее и светлее…
— Голубушка, Татьяна Власьевна… Мой грех — мой ответ. Я отвечу за тебя и перед мужем, и перед людьми, и перед Богом, только не дай погибнуть христианской
душе… Прогонишь меня — один мне конец. Пересушила ты меня, злая моя разлучница… Прости меня, Татьяна Власьевна, да прикажи мне уйти, а своей воли у меня нет. Что скажешь мне,
то и буду делать.
— Нет, мамынька… Маркушка-то в лежку лежит,
того гляди, Богу
душу отдаст. Надо только скорее заявку сделать на эту самую жилку, и кончено…
В ее старой, крепкой
душе боролись самые противоположные чувства и мысли, которые утомляли ее больше, чем ночная работа с кирпичами, потому что от них не было блаженного отдыха, не было
того покоя, какой она испытывала после ночного подвига.
Известный запас новостей мучил Марфу Петровну, как мучит картежника каждый свободный рубль или как мучит нас самая маленькая песчинка, попавшая в глаз; эта девица не могла успокоиться и войти в свою рабочую колею до
тех пор, пока не выбалтывала где-нибудь у Савиных или Колобовых решительно все, что у нее лежало на
душе.
Кроме этого, Пелагея Миневна лелеяла в
душе заветную мысль породниться с Брагиными, а теперь это проклятое золото могло разрушить одним ударом все ее надежды. Старушка знала, что Алешке нравится Нюша Брагина, а также
то, что и он ей нравится.
Даже
те расходы, которые производились на больного Маркушку, заметно тяготили Гордея Евстратыча, и он в
душе желал ему поскорее отправиться на
тот свет. Собственно расходы были самые небольшие — рублей пятнадцать в месяц, но и пятнадцать рублей — деньги, на полу их не подымешь. Татьяне Власьевне приходилось выхлопатывать каждый грош для Маркушки или помогать из своих средств.
— Тебе хорошо, черту… Умрешь, и вся тут, а мы как? — соображал Кайло, раздражаясь все больше и больше. — Шайтан ты, я тебе скажу… Не нашел никого хуже-то, окаянная
душа! Он тебя и отблагодарил, нечего сказать… От этакого богачества мог бы тебе хошь десять рублей в месяц давать, а
то…
Молчание Маркушки еще сильнее раздражало его приятелей, которые теперь от
души жалели, что Маркушка не может головы поднять; а
то они здорово бы полудили ему бока… Особенно свирепствовал Пестерь, оглашая лес самой неистовой руганью.
Зеленая юность
тем и счастлива, что не знает, не хочет знать этих разъедающих ум и
душу расчетов, которые опутывают остальных людей непроницаемой сетью.
Чем дальше думала Татьяна Власьевна,
тем делалось ей тяжелее, точно ее
душу охватывала какая-то кромешная
тьма.
— Я еще у тебя, Феня, в долгу, — говорил Гордей Евстратыч, удерживая на прощанье в своей руке руку Фени. — Знаешь за что? Если ты не знаешь, так я знаю… Погоди, живы будем, в долгу у тебя не останемся. Добрая у тебя
душа, вот за что я тебя и люблю. Заглядывай к нам-то чаще, а
то моя Нюша совсем крылышки опустила.
— Все вы, девки, так-то
душа в
душу живете, а чуть подвернулся жених — и поминай как звали. Так и твое дело, Феня:
того гляди, выскочишь, а мы и остались с Нюшей-горюшкой.
За
то тебе скажу, что
душа у тебя добрая.
Гордей Евстратыч тяжело перевел дух и еще раз обвел глазами комнату Фени, точно отыскивая в ее обстановке необходимое подкрепление. Девушка больше не боялась этого гордого старика, который так просто и душевно рассказывал ей все, что лежало у него на
душе. Ее молодому самолюбию льстило особенно
то, что этакий человек, настоящий большой человек, точно советуется с ней, как с бабушкой Татьяной.
— В том-то и дело, что не глупости, Феня… Ты теперь только
то посуди, что в брагинском доме в этот год делалось, а потом-то что будет? Дальше-то и подумать страшно… Легко тебе будет смотреть, как брагинская семья будет делиться: старики врозь, сыновья врозь, снохи врозь. Нюшу столкают с рук за первого прощелыгу. Не они первые, не они последние. Думаешь, даром Гордей-то Евстратыч за тобой на коленях ползал да слезами обливался? Я ведь все видела тогда… Не бери на свою
душу греха!..
— Ладно, ладно… Будет вам снох-то тиранить. Кто Володьку-то Пятова к Арише подвел? Кто Михалку наущал жену колотить? Кто спаивал Михалку? Это все ваших рук дело с Гордеем Евстратычем… Вишь, как забили бабенку! Разве у добрых людей глаз нет… Дуняша, оболокайся!.. А
то я сейчас в волость пойду или станового приведу… Душу-то христианскую тоже не дадим губить.
Этой потерянной женщине нравилось этим путем донимать спасенную
душу, отплачивая с лихвой за
то презрение, с каким Татьяна Власьевна всегда относилась к «шабалинской наложнице».
Татьяна Власьевна просто диву далась, когда узнала, что Зотушка пирует с «ратником»: не такой был человек Зотушка, чтобы кривить
душой, — уж как, кажется, он падок до водки, а никогда ни одной рюмки не примет от
того, кто ему пришелся не по нраву…
Смеются вдвое в ответ на это обступившие его приближенные чиновники; смеются от
души те, которые, впрочем, несколько плохо услыхали произнесенные им слова, и, наконец, стоящий далеко у дверей у самого выхода какой-нибудь полицейский, отроду не смеявшийся во всю жизнь свою и только что показавший перед тем народу кулак, и тот по неизменным законам отражения выражает на лице своем какую-то улыбку, хотя эта улыбка более похожа на то, как бы кто-нибудь собирался чихнуть после крепкого табаку.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не
те потребности;
душа моя жаждет просвещения.
Городничий. Ну, уж вы — женщины! Все кончено, одного этого слова достаточно! Вам всё — финтирлюшки! Вдруг брякнут ни из
того ни из другого словцо. Вас посекут, да и только, а мужа и поминай как звали. Ты,
душа моя, обращалась с ним так свободно, как будто с каким-нибудь Добчинским.
Колода есть дубовая // У моего двора, // Лежит давно: из младости // Колю на ней дрова, // Так
та не столь изранена, // Как господин служивенькой. // Взгляните: в чем
душа!
Глеб — он жаден был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч
душ закрепил злодей, // С родом, с племенем; что народу-то! // Что народу-то! с камнем в воду-то! // Все прощает Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за
то тебе вечно маяться!
Довольно демон ярости // Летал с мечом карающим // Над русскою землей. // Довольно рабство тяжкое // Одни пути лукавые // Открытыми, влекущими // Держало на Руси! // Над Русью оживающей // Святая песня слышится, //
То ангел милосердия, // Незримо пролетающий // Над нею,
души сильные // Зовет на честный путь.