Неточные совпадения
А между тем она когда-то была очень
и очень красива, по крайней мере, мужчины находили ее
такой, чему она имела самые неопровержимые доказательства.
Схематически изобразить то, что, например, творилось в иерархии Кукарских заводов, можно
так: представьте себе совершенно коническую гору, на вершине которой стоит сам заводовладелец Лаптев; снизу со всех сторон бегут, лезут
и ползут сотни людей, толкая
и обгоняя друг друга.
Такой рукой
и был Прохор Сазоныч Загнеткин.
Нужно сказать вам, что сам по себе Блинов, пожалуй,
и не
так страшен, как может показаться, но он находится под влиянием одной особы, которая, кажется, предубеждена против вас
и особенно против Сахарова.
Значит, можно
так рассуждать, что вся поездка Евгения Константиныча есть дело тетюевских рук, а может быть, заодно с ним орудуют Вершинин
и Майзель, на которых никогда нельзя надеяться: продадут…
Но все-таки, если на кого
и можно,
и следует надеяться,
так это на Прейна: с ним Евгений Константиныч никогда не расстанется, а генерал Блинов сегодня здесь, а завтра
и след простыл.
— Да вы сегодня, кажется, совсем с ума спятили: я буду советоваться с Платоном Васильичем… Ха-ха!.. Для этого я вас
и звала сюда!.. Если хотите знать,
так Платон Васильич не увидит этого письма, как своих ушей. Неужели вы не нашли ничего глупее мне посоветовать? Что
такое Платон Васильич? — дурак
и больше ничего… Да говорите же наконец или убирайтесь, откуда пришли! Меня больше всего сводит с ума эта особа, которая едет с генералом Блиновым. Заметили, что слово особа подчеркнуто?
—
Так узнайте! Ах, господи! господи! Непременно узнайте,
и сегодня же!.. От этого все зависит: мы должны приготовиться. Странно, что Прохор Сазоныч не постарался разузнать о ней… Вероятно, какая-нибудь столичная выжига.
—
Так вот от Прозорова
и можно будет узнать.
— Ах, действительно… Как это мне не пришло в голову? Действительно, чего лучше!
Так,
так… Вы сейчас же, Родион Антоныч, сходите к Прозорову
и стороной все разузнайте от него. Ведь Прозоров болтун,
и от него все на свете можно узнать… Отлично!..
Ведь Раиса Павловна была именно
такой женой Цезаря в маленьком заводском мирке, где вся
и все преклонялось пред ее авторитетом, чтобы вдоволь позлословить на ее счет за глаза.
— О, помню, помню, царица Раиса! Дайте ручку поцеловать… Да, да… Когда-то, давно-давно, Виталий Прозоров не только декламировал вам чужие стихи, но
и сам парил для вас. Ха-ха… Получается даже каламбур: парил
и парил. Так-с… Вся жизнь состоит из
таких каламбуров! Тогда, помните эту весеннюю лунную ночь… мы катались по озеру вдвоем… Как теперь вижу все: пахло сиренями, где-то заливался соловей! вы были молоды, полны сил,
и судеб повинуясь закону…
Такой же плесенью был покрыт
и живой, остроумный мозг Прозорова, разлагавшийся от собственной работы.
Измятый, небрежный костюм хозяина соответствовал обстановке кабинета: летнее пальто из парусины съежилось от стирки
и некрасиво суживало
и без того его узкие плечи;
такие же брюки, смятая сорочка
и нечищенные, порыжевшие сапоги дополняли костюм.
—
И я
так же рассуждала бы, если бы не любила вашей Луши.
— Вы? Любили? Перестаньте, царица Раиса, играть в прятки; мы оба, кажется, немного устарели для
таких пустяков… Мы слишком эгоисты, чтобы любить кого-нибудь, кроме себя, или, вернее сказать, если мы
и любили,
так любили
и в других самих же себя.
Так? А вы, кроме того, еще умеете ненавидеть
и мстить… Впрочем, я если уважаю вас,
так уважаю именно за это милое качество.
— Я
так спросил…
Так вам, значит, нужно выправить через меня справку о Мироне Геннадьиче? Извольте… Во-первых, это очень честный человек — первая беда для вас; во-вторых, он очень умный человек — вторая беда,
и, в-третьих, он, к вашему счастью, сам считает себя умным человеком. Из
таких умных
и честных людей можно веревки вить, хотя сноровка нужна. Впрочем, Блинов застрахован от вашей бабьей политики… Ха-ха!..
Раиса Павловна просидела в каморке Прозорова еще с полчаса, стараясь выведать у своего болтливого собеседника еще что-нибудь о таинственной особе. Прозоров в
таких случаях не заставлял себя просить
и принялся рассказывать
такие подробности, которые даже не позаботился сколько-нибудь прикрасить для вероятности.
—
И заметьте, — импровизировал Прозоров, начиная бегать из угла в угол, — как нас всех,
таких межеумков, заедает рефлексия: мы не сделаем шагу, чтобы не оглянуться
и не посмотреть на себя…
И сколько нас,
таких артистов?
И так во всем: в общественной деятельности, в своей профессии, особенно в личных делах.
Что-нибудь да не
так, особенно если принять во внимание, что генерал, по всем отзывам, человек умный
и честный…
— Все-таки я отлично его помню: зубы гнилые
и смотрит
так… совсем особенно. Я всегда боялась когда он начинал смеяться.
Тысячи безделушек валялись кругом без всякой цели
и порядка, единственно потому только, что их
так бросили или забыли: японские коробки
и лакированные ящички, несколько китайских фарфоровых ваз, пустые бонбоньерки, те специально дамские безделушки, которыми Париж наводняет все магазины, футляры всевозможной величины, формы
и назначения, флаконы с духами, целый арсенал принадлежностей косметики
и т. д.
— Настоящая змея! — с улыбкой проговорила Раиса Павловна, вставая с кушетки. — Я сама устрою тебе все… Сиди смирно
и не верти головой. Какие у тебя славные волосы, Луша! — любовалась она, перебирая в руках тяжелые пряди еще не просохших волос. — Настоящий шелк… У затылка не нужно плести косу очень туго, а то будет болеть голова. Вот
так будет лучше…
Он сам не слыхал об этом, но дошел до
такого заключения путем чисто логических выкладок
и, как мы видим, не ошибся.
— Да
так… Скажу вам на ушко, что всю эту штуку я придумал —
и только! Ха-ха!.. Пусть их поворочают мозгами…
Его широкое лицо с крупными чертами
и окладистой русой бородкой носило на себе интеллигентный характер,
так же как
и простой домашний костюм, приспособленный для кабинетной работы.
Старик предпочитал музыку прошедшего, где все было ясно
и просто: хоры
так хоры, мелодия
так мелодия, а то извольте-ка выдержать всю пьесу до конца.
В сущности, Прозоров не понимал Тетюева:
и умный он был человек, этот Авдей Никитич,
и образование приличное получил,
и хорошие слова умел говорить,
и благородной энергией постоянно задыхался, а все-таки, если его разобрать,
так черт его знает, что это был за человек…
— Вот что, — прибавил он. — Соловья музыкой будущего не кормят…
Так? Адмиральский час на дворе,
и пора закусить.
— Да что вам дался этот генерал Блинов? — закончил Прозоров уже пьяным языком. — Блинов… хе-хе!.. это великий человек на малые дела… Да!.. Это… Да ну, черт с ним совсем! А все-таки какое странное совпадение обстоятельств:
и женщина в голубых одеждах приходила утру глубоку… Да!.. Чер-рт побери… Знает кошка, чье мясо съела. А мне плевать.
Подойдя к зеркалу, Луша невольно рассмеялась своей патетической реплике. На нее из зеркала с сдвинутыми бровями гневно смотрело
такое красивое, свежее лицо, от недавних слез сделавшееся еще краше, как трава после весеннего дождя. Луша улыбнулась себе в зеркало
и капризно топнула ногой в дырявой ботинке:
такая редкая типичная красота требовала слишком изящной
и дорогой оправы.
Внимание женщин сопровождало каждый шаг молодого счастливца, который был
так умен, находчив, остер
и с
таким редким талантом читал лучших поэтов.
Хороший вы человек,
и мне вас жаль!» — «Что
так?» — «Да
так…
Товарищи-профессора относятся к
таким замухрышкам с сдержанным чувством ученого презрения, студенты свысока, —
и вдруг именно
такой замухрышка делает Виталию Прозорову, будущему Грановскому,
такое обидное предсказание.
От
такой неожиданности Прозоров сначала опешил, а потом решился идти напролом, то есть взять магистра с бою, по рецепту Тамерлана, который учился своим военным успехам у «мравия», сорок раз втаскивавшего зерно в гору
и сорок раз свалившегося с ним, но все-таки втащившего его в сорок первый.
Таким образом, Прозоров успел послужить учителем в трех мужских гимназиях
и в двух женских, потом был чиновником министерства финансов, из министерства финансов попал в один из женских институтов
и т. д.
Жена Прозорова скоро разглядела своего мужа
и мирилась с своей мудреной долей только ради детей. Мужа она уважала как пассивно-честного человека, но в его уме разочаровалась окончательно.
Так они жили год за годом с скрытым недовольством друг против друга, связанные привычкой
и детьми. Вероятно, они
так дотянули бы до естественной развязки, какая необходимо наступает для всякого, но, к несчастью их обоих, выпал новый случай, который перевернул все вверх дном.
Раздвинув осторожно последний куст смородины, Раиса Павловна увидела
такую картину: в самом углу сада, у каменной небеленой стены, прямо на земле сидела Луша в своем запачканном ситцевом платьице
и стоптанных башмаках; перед ней на разложенных в ряд кирпичах сидело несколько скверных кукол.
У меня будут хорошие платья, много, много лент
и такой же браслет, как у Раисы Павловны.
Так блестит алмазной яркой искрой капля ночной росы где-нибудь в густой траве, пока не сольется с другими
такими же каплями
и не попадется в ближайший мутный ручеек…
Что-то
такое новое, хорошее, еще не испытанное проснулось у ней в груди, не в душе, а именно — в груди, где теперь вставала с страшной силой жгучая потребность не того, что зовут любовью, а более сильное
и могучее чувство…
Оно подавляло ее своей необъятностью, все остальное казалось
таким жалким
и ничтожным.
Но Раиса Павловна не могла помириться с
такой скромной долей
и собственными силами потащила мужа в гору.
Стараясь при помощи разных протекций
и специально женских интриг составить карьеру мужу, Раиса Павловна случайно познакомилась с Прейном, который сразу увлекся белокурой красавицей, обладавшей тем счастливым «колоритным темпераментом», какой
так ценится всеми пресыщенными людьми.
В Луше,
таким образом, для Раисы Павловны сосредоточивались
и подавленная жажда неудовлетворенного чувства
и чисто материнские отношения, каких она совсем не испытала, потому что не имела детей.
Такая политика, конечно, принесла самые быстрые плоды: Луша бессознательно копировала во всем свою воспитательницу
и удивляла отца своими резкими выходками
и недевичьей проницательностью.
Он был
так удручен волновавшими его мыслями, что даже не замечал попадавшихся навстречу знакомых служащих
и снимавших шляпы рабочих.
В
таком прескверном настроении Родион Антоныч миновал главную заводскую площадь, на которую выходило своим фасадом «Главное кукарское заводоуправление», спустился под гору, где весело бурлила бойкая река Кукарка,
и затем, обогнув красную кирпичную стену заводских фабрик, повернул к пруду, в широкую зеленую улицу.