Неточные совпадения
— О, помню, помню, царица Раиса! Дайте ручку
поцеловать… Да, да… Когда-то, давно-давно, Виталий Прозоров не только декламировал вам чужие стихи, но и сам парил для вас. Ха-ха… Получается даже каламбур: парил и парил. Так-с… Вся жизнь состоит из таких каламбуров! Тогда, помните эту весеннюю лунную ночь… мы катались по озеру вдвоем… Как теперь вижу все: пахло сиренями, где-то заливался соловей! вы были молоды, полны сил, и судеб повинуясь закону…
— К вам ходила…
С папенькой твоим беседовали чуть не
целый час. Даже голова заболела от его болтовни… Ты что это, купалась?
Тысячи безделушек валялись кругом без всякой
цели и порядка, единственно потому только, что их так бросили или забыли: японские коробки и лакированные ящички, несколько китайских фарфоровых ваз, пустые бонбоньерки, те специально дамские безделушки, которыми Париж наводняет все магазины, футляры всевозможной величины, формы и назначения, флаконы
с духами,
целый арсенал принадлежностей косметики и т. д.
— Вы, конечно, знаете, какую борьбу ведет земство
с заводоуправлением вот уже который год, — торопливо заговорил Тетюев. — Приезд Лаптева в этом случае имеет для нас только то значение, что мы окончательно выясним наши взаимные отношения. Чтобы нанести противнику окончательное поражение, прежде всего необходимо понять его планы. Мы так и сделаем. Я поклялся сломить заводоуправление в его нынешнем составе и добьюсь своей
цели.
Почерневшие кресла из красного дерева
с тонкими ножками и выгнутыми спинками простояли в этом доме
целых полвека и теперь старчески-неприязненно смотрели на новую венскую мебель, на пестрые бархатные ковры и на щегольской рояль.
Но старика Тетюева не стало, и в его дом вместе
с новыми легковесными людьми ворвался
целый поток разной дребедени.
Самая красота подраставшей Луши бесила Раису Павловну, и она
с удовольствием по
целым часам дразнила и мучила беззащитную девочку, которая слишком рано для своего возраста привыкла скрывать все свои душевные движения.
Целую ночь затем ей снился тот зеленый уголок, в котором притаился
целый детский мир
с своей великой любовью, «Злая… ведьма…» — стояли у ней в ушах роковые слова, и во сне она чувствовала, как все лицо у ней горело огнем и в глазах накипали слезы.
Служить на Кукарском заводе, на виду у начальства, считалось завидной честью, о которой мелкая служительская сошка
с других заводов иногда напрасно мечтала
целую жизнь.
Горемыкин задался
целью расширить производительность заводов в качественном отношении, чтобы не тратить напрасно денег на перевозку металлов
с завода на завод.
Это доброе дело нехорошо было только тем, что оно делалось
с специальной
целью насолить Тетюеву: пусть он, проповедник гуманных начал и земского обновления, полюбуется, в лице Прасковьи Семеновны, тятенькиными поступками…
Прасковья Семеновна
с годами приобретала разные смешные странности, которые вели ее к тихому помешательству; в господском доме она служила общим посмешищем и проводила все свое время в том, что по
целым дням смотрела в окно, точно поджидая возвращения дорогих, давно погибших людей.
Пока «малый двор» исключительно был занят секретарем генерала Блинова, ежедневно прибывали новые гости: подкатил
целый обоз
с кухней и поварами, потом приехало несколько подвод специально
с гардеробом, затем конюшня и экипажи, наконец привалила охота.
В воздухе катилась
целая буря отчаянных звуков, нараставших и увеличивавшихся
с каждым шагом вперед, как катившийся под гору снежный ком.
— Господи, что же это такое? — взмолился генерал, останавливаясь перед Лаптевым. — Евгений Константиныч! вас ждут
целый час тысячи людей, а вы возитесь здесь
с собакой! Это… это… Одним словом, я решительно не понимаю вас.
— Когда я служил
с артиллерийским парком на Кавказе, — рассказывал он, стараясь закрыть свою лысину протянутым из-за уха локоном, — вот где было раздолье… Представьте себе: фазаны! Настоящие золотые фазаны, все равно как у нас курицы. Только там их едят не так, как у нас. Вообще записной охотник не дотронется до свежей дичи, а мы убитых фазанов оставляли на
целую неделю на воздухе, а потом уж готовили… Получался необыкновенный букет!
— Ах, Демид Львович… В этом-то и шик! Мясо совсем черное делается и такой букет… Точно так же
с кабанами. Убьешь кабана, не тащить же его
с собой: вырежешь язык, а остальное бросишь. Зато какой язык… Мне случалось в день убивать по дюжине кабанов. Меня даже там прозвали «грозой кабанов». Спросите у кого угодно из старых кавказцев. Раз на охоте
с графом Воронцовым я одним выстрелом положил двух матерых кабанов, которыми
целую роту солдат кормили две недели.
Стоит ему сомкнуть глаза, как встает
целый ряд обидных картин: вот торжествует Майзель
с своей птицей — Амалькой, вот улыбается в бороду Вершинин, вот ликует Тетюев…
Поцеловав руку Раисы Павловны, Прейн быстро направился к двери, но вернулся
с дороги и
с улыбкой проговорил...
Вершинин и Майзель сидели
с самыми благочестивыми лицами, как те праведники, для которых разгневанный бог мог пощадить
целый город грешников. Они тоже намерены были сопровождать своего повелителя по тернистому пути. Сарматов вполголоса рассказывал Летучему какой-то, вероятно, очень скоромный анекдот, потому что сановник морщил свой тонкий орлиный нос и улыбался плотоядной улыбкой, открывавшей гнилые зубы.
Истинные свои
цели Тетюев, конечно, скрыл от доверчивого генерала
с большим искусством, надеясь постепенно воспользоваться им.
И вместе
с тем они чувствовали себя бессильными поодиночке и должны были соединиться, чтобы добиться
цели.
Родион Антоныч чувствовал себя тем клопом, который
с неуклюжей торопливостью бежит по стене от занесенного над его головой пальца — вот-вот раздавят, и поминай, как звали маленького человека, который
целую жизнь старался для других.
Бал вызвал на сцену, кроме уж известных нам дам и девиц,
целую плеяду женских имен: m-me Вершинина, тонкая и чахоточная дама, пропитанная бонтонностью; m-me Сарматова
с двумя дочерьми, очень бойкая особа из отряда полковых дам; m-me Буйко, ленивая и хитрая хохлушка, блиставшая необыкновенной полнотой плеч и черными глазами...
И все это
с единственной
целью покружиться несколько часов и унести
с собой свои тряпицы, как уносит бабочка помятые крылья.
Она ходила теперь по залам под руку
с Лушей, поправляла ей волосы и платье и потихоньку несколько раз
поцеловала ее.
Раиса Павловна отлично умела пользоваться этой человеческой слабостью в своих
целях и теперь
с свойственным ей бессердечием подвергла двух юниц тяжелому испытанию.
Чтобы утешить самого себя, он старался рас-критиковать ее в своем воображении, сравнивая ее достоинства по отдельным статьям
с достоинствами
целого легиона «этих дам» всех наций и даже
с несравненной Гортензией Братковской.
Русский немец имел несчастье считать себя великим гастрономом и вынашивал
целых две недели великолепный гастрономический план, от которого могла зависеть участь всей поездки набоба на Урал, и вдруг сунуло этого Вершинина
с его ухой…
Вот охотник
с ружьем засел в кусты и ждет, а Бряков
с другой стороны палочкой гонит
целый выводок — уток там видимо-невидимо.
Переползая
с камня на камень, набоб оборвал и исцарапал руки и больно ушиб левое колено, так что даже стиснул зубы от боли, но
цель была близка, а время дорого.
Набоб первым вошел в палатку, где на столе из свежерасколотых елей красовалась «маленькая» охотничья закуска, то есть
целая батарея всевозможных бутылок и затем ряды тарелок, тарелочек и закрытых блюд
с каким-то очень таинственным содержимым.
С горя мы пили
целую ночь, потом дурачились, а конец вам известен.
Луше делалось просто страшно, когда она оставалась одна
с отцом; его постоянный крик и смех болезненно раздражали ее напряженные нервы, и она по
целым часам, против воли, прислушивалась к бессвязной болтовне отца, которая вертелась главным образом около текущих событий.
— Я
с удовольствием… — соглашался Перекрестов,
целуя у Нины Леонтьевны ручку.
На эту интересную тему Перекрестов продумал
целую ночь, набросал даже в своей книжечке на всякий случай план реформ, какие он произведет в Кукарских заводах, и весь следующий день ходил
с самым таинственным видом, точно какой-нибудь заговорщик.
В последнее время Братковский имел меньше времени для свиданий
с Аннинькой, потому что в качестве секретаря генерала должен был присутствовать на консультации, где вел журнал заседаний и докладывал протоколы генерала, а потом получил роль в новой пьесе, которую Сарматов ставил на домашней сцене.
С секретарскими работами Аннинька мирилась; но чтобы ее «предмет» в качестве jeune premier [Первого любовника (фр.).] при всех на сцене
целовал Наташу Шестеркину, — это было выше ее сил.
Этот ответ исказил добродушно-сосредоточенное лицо Прасковьи Семеновны; глаза у ней сверкнули чисто сумасшедшим гневом, и она обрушилась на директора театра
целым градом упреков и ругательств, а потом бросилась на него прямо
с кулаками. Ее схватили и пытались успокоить, но все было напрасно: Прасковья Семеновна отбивалась и долго оглашала театр своим криком, пока пароксизм бешенства не разрешился слезами.
Вот режущим блеском всполыхнула первая молния, и резким грохотом рассыпался первый удар, точно
с неба обрушилась на землю
целая гора, раскатившаяся по камешку.
— Прощай, Луша! — проговорила
с трудом Раиса Павловна, не решалась подойти к не трогавшейся
с места девушке. — Мне хотелось тебя
поцеловать в последний раз, но ведь ты не любишь нежностей…
Были записки серьезные, умоляющие, сердитые, нежные, угрожающие, были записки
с упреками и оскорблениями,
с чувством собственного достоинства или уязвленного самолюбия, остроумные, милые и грациозные, как улыбка просыпающегося ребенка, и просто взбалмошные, капризные, шаловливые,
с неуловимой игрой слов и смыслом между строк, — это было
целое море любви, в котором набоб не утонул только потому, что всегда плыл по течению, куда его несла волна.
Прейн опять торжествовал. Благодаря своей политике он сумел заставить Лушу просить его о том, чего хотел сам и что подготовлял в течение месяца в интересах Раисы Павловны. Это была двойная победа. Он был уверен именно в таком обороте дела и соглашался
с требованиями Луши, чтобы этим путем добиться своей
цели. Это была единственная система, при помощи которой он мог вполне управлять капризной и взбалмошной девчонкой, хотевшей испытать на нем силу своего влияния.
Вся свита, в лице Прейна, генерала, Нины Леонтьевны, Перекрестова
с Летучим и прочими остались в Кукарском заводе, вместе
с лаптевской конюшней, охотой, гардеробом и
целым обозом.
— Это наша общая
цель, генерал, и мы будем работать в этом направлении, — ораторствовал Прейн, шагая по кабинету
с заложенными за спину руками. — Нам нужно дорожить каждым хорошим человеком в таком громадном деле, и я беру на себя смелость обратить ваше особенное внимание, что нам прежде всего важно привлечь к этой работе освежающие элементы.
— Отлично, очень хорошо… Но это все еще в будущем, а теперь поговоримте о настоящем: у меня на первый раз есть для вас маленькая дипломатическая миссия. Так, пустяки… Кстати, я говорил уже о вас генералу, и он согласен. Да… Так вот какое дело, Авдей Никитич… Собственно, это пустяки, но из пустяков складывается
целая жизнь. Я буду
с вами откровенен… Надеюсь, что вы не откажете мне?
Выполняя маленькую дипломатическую миссию, Тетюев немедленно отправился
с визитом к Раисе Павловне, которая встретила его
с той непроницаемой великосветской любезностью, которая так ловко заравнивает все житейские шероховатости, колдобины и
целые пропасти.
Но Раиса Павловна встретила и Яшу Кормилицына
с той же любезностью и даже
поцеловала его в порыве чувства, проговорив вполголоса...