«Галки» окружили Раису Павловну, как умирающую. Аннинька натирала ей виски одеколоном, m-lle Эмма в одной руке держала стакан
с водой, а другой тыкала ей прямо в нос каким-то флаконом. У Родиона Антоныча захолонуло на душе от этой сцены; схватившись за голову, он выбежал из комнаты и рысцой отправился отыскивать Прейна и Платона Васильевича, чтобы в точности передать им последний завет Раисы Павловны, которая теперь в его глазах являлась чем-то вроде разбитой фарфоровой чашки.
Неточные совпадения
— Ах, какая ты недотрога!.. —
с улыбкой проговорила Раиса Павловна. — Не нужно быть слишком застенчивой. Все хорошо в меру: и застенчивость, и дерзость, и даже глупость… Ну, сознайся, ты рада, что приедет к нам Лаптев? Да?.. Ведь в семнадцать лет жить хочется, а в каком-нибудь Кукарском заводе что могла ты до сих пор видеть, — ровно ничего! Мне, старой бабе, и то иногда тошнехонько сделается, хоть сейчас же камень на шею да в
воду.
Как! когда заводы на Урале в течение двух веков пользовались неизменным покровительством государства, которое поддерживало их постоянными субсидиями, гарантиями и высокими тарифами; когда заводчикам задаром были отданы миллионы десятин на Урале
с лесами,
водами и всякими минеральными сокровищами, только насаждай отечественную горную промышленность; когда на Урале во имя тех же интересов горных заводов не могли существовать никакие огнедействующие заведения, и уральское железо должно совершать прогулку во внутреннюю Россию, чтобы оттуда вернуться опять на Урал в виде павловских железных и стальных изделий, и хромистый железняк, чтобы превратиться в краску, отправлялся в Англию, — когда все это творилось, конечно, притязания какого-то паршивого земства, которое ни
с того ни
с сего принялось обкладывать заводы налогами, эти притязания просто были смешны.
Раиса Павловна
с ужасом смотрела на ее расплывавшийся бюст, точно под корсетом у m-lle Эммы была налита
вода.
Со стороны водяного ларя тянула холодная струя сквозного воздуха; где-то глухо капала
вода и
с подавленным визгом вертелось колесо, заставляя вздрагивать даже чугунные плиты, которыми была вымощена вся фабрика.
Но имя доктора она успела поймать и отыскала глазами Яшу Кормилицына, который сидел в шестом ряду; этот простец теперь растворялся в море блаженства, как соль растворяется в
воде, потому что Луша, которая еще так недавно его гнала, особенно после несчастного эпизода
с «маринованной глистой», теперь относилась к, нему
с особенным вниманием.
Было даже раза два так, что Вершинин сам висел на волоске, но всю эту путаницу он всегда умел распутать
с дьявольской хитростью и всегда выходил сух из
воды.
На берегу живой стеной стоял провожавший барина народ; кто-то крикнул вдогонку «ура», но оно замерло в шуме падавшей
с пароходных колес
воды.
Неуклюжее судно точно задыхалось и
с каким-то хрипеньем разгребало
воду.
Пусть шумит
вода, пусть плывут мимо лесистые, затянутые синеватой пленкой берега, пусть
с неба льются волны теплого света.
Вот шагом потянулись в гору экипажи
с дамами, тяжело переваливаясь
с кочки на кочку и оставляя на траве измятый светло-зеленый след; под ногами лошадей хлюпает и шипит
вода.
Песок кое-где был смыт
с утоптанных дорожек, в ямах стояли лужи мутной
воды, следы ног ясно отпечатывались на мокром грунте; дувший
с пруда ветерок колебал верхушки берез и тополей, блестевших теперь самой яркой зеленью.
Шум начал стихать, и дождь хлынул ровной полосой, как из открытой души, но потом все стихло, и редкие капли дождя падали на мокрую листву деревьев, на размякший песок дорожек и на осклизнувшую крышу
с таким звуком, точно кто бросал дробь в
воду горстями.
Он позвонил и велел явившемуся на звонок лакею узнать, может ли принять Евгений Константиныч. Лакей через пять минут явился
с длинным конвертом на серебряном подносе. Прейн разорвал конверт и несколько раз торопливо перечитал маленький листок английской почтовой бумаги цвета морской
воды.
Он не думал уже о том, как этот ливень испортит гипподром, но теперь радовался тому, что, благодаря этому дождю, наверное застанет ее дома и одну, так как он знал, что Алексей Александрович, недавно вернувшийся
с вод, не переезжал из Петербурга.
Ухватливый и ловкий детина лет семнадцати, в красивой рубашке розовой ксандрейки, принес и поставил перед ними графины
с водой и разноцветными квасами всех сортов, шипевшими, как газовые лимонады.
В суровом молчании, как жрецы, двигались повара; их белые колпаки на фоне почерневших стен придавали работе характер торжественного служения; веселые, толстые судомойки у бочек
с водой мыли посуду, звеня фарфором и серебром; мальчики, сгибаясь под тяжестью, вносили корзины, полные рыб, устриц, раков и фруктов.
Неточные совпадения
Хлестаков. Я
с тобою, дурак, не хочу рассуждать. (Наливает суп и ест.)Что это за суп? Ты просто
воды налил в чашку: никакого вкусу нет, только воняет. Я не хочу этого супу, дай мне другого.
Глеб — он жаден был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, //
С родом,
с племенем; что народу-то! // Что народу-то!
с камнем в воду-то! // Все прощает Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!
Догнал коня — за холку хвать! // Вскочил и на луг выехал // Детина: тело белое, // А шея как смола; //
Вода ручьями катится //
С коня и
с седока.
Ой ласточка! ой глупая! // Не вей гнезда под берегом, // Под берегом крутым! // Что день — то прибавляется //
Вода в реке: зальет она // Детенышей твоих. // Ой бедная молодушка! // Сноха в дому последняя, // Последняя раба! // Стерпи грозу великую, // Прими побои лишние, // А
с глазу неразумного // Младенца не спускай!..
— Не то еще услышите, // Как до утра пробудете: // Отсюда версты три // Есть дьякон… тоже
с голосом… // Так вот они затеяли // По-своему здороваться // На утренней заре. // На башню как подымется // Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли // Жи-вешь, о-тец И-пат?» // Так стекла затрещат! // А тот ему, оттуда-то: // — Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко! // Жду вод-ку пить! — «И-ду!..» // «Иду»-то это в воздухе // Час целый откликается… // Такие жеребцы!..