— Яшка! — кричал Прозоров, размахивая руками. — Зачем ты меня обманываешь? Но ты напрасно являешься волком в овечьей шкуре… Все, брат, потеряно для тебя, то есть потеряно в данном случае. Ха-ха! Но ты, братику, не унывай, поелику вся сия канитель есть только иллюзия! Мы,
как дети, утешаемся карточными домиками, а природа нас хлоп да хлоп по носу.
Неточные совпадения
Жена Прозорова скоро разглядела своего мужа и мирилась с своей мудреной долей только ради
детей. Мужа она уважала
как пассивно-честного человека, но в его уме разочаровалась окончательно. Так они жили год за годом с скрытым недовольством друг против друга, связанные привычкой и
детьми. Вероятно, они так дотянули бы до естественной развязки,
какая необходимо наступает для всякого, но, к несчастью их обоих, выпал новый случай, который перевернул все вверх дном.
Это был восприимчивый, впечатлительный
ребенок, к своему несчастью унаследовавший от отца его счастливую наружность и известную дозу того дегтя,
каким был испорчен отцовский мед.
Девочка, пока была маленькой, мирилась с своим мужским костюмом, но с Фребелем и Песталоцци повела самую упорную, партизанскую войну,
какую умеют вести только
дети.
Луша,
как многие другие заброшенные
дети, росла и развивалась наперекор всяким невзгодам своего детского существования и к десяти годам совсем выровнялась, превратившись в красивого и цветущего
ребенка.
В Луше, таким образом, для Раисы Павловны сосредоточивались и подавленная жажда неудовлетворенного чувства и чисто материнские отношения,
каких она совсем не испытала, потому что не имела
детей.
Участь этих женщин, даже не умевших говорить по-русски, не привлекла к себе участия заводских палачей, и они мало-помалу дошли до последней степени унижения, до
какого в состоянии только пасть голодная, несчастная женщина, принужденная еще воспитывать голодных
детей.
Когда еще он был бойким, красивым мальчиком, приспешники и приживальцы возлагали на негр большие надежды,
как на талантливого и способного
ребенка; воспитание он, конечно, получил в Париже, под руководством разных светил педагогического мира, от которых, впрочем, не получил ничего, кроме, органического отвращения ко всякому труду и в особенности к труду умственному.
Детей у Майзеля не было, поэтому царил во всем самый педантичный порядок,
как в хорошем музее, где строго преследуют каждую пылинку.
Хорошо умереть молодой и красивой, в цвете сил, умереть,
как засыпает
ребенок на руках матери.
Как ни уговаривал Прейн,
как ни убеждал,
как ни настаивал,
как ни ругался — все было напрасно, и набоб с упрямством балованного
ребенка стоял на своем. Это был один из тех припадков,
какие перешли к Евгению Константиновичу по наследству от его ближайших предков, отличавшихся большой эксцентричностью. Рассерженный и покрасневший Прейн несколько мгновений пристально смотрел на обрюзгшее, апатичное лицо набоба, уже погрузившегося в обычное полусонное состояние, и только сердито плюнул в сторону.
Были записки серьезные, умоляющие, сердитые, нежные, угрожающие, были записки с упреками и оскорблениями, с чувством собственного достоинства или уязвленного самолюбия, остроумные, милые и грациозные,
как улыбка просыпающегося
ребенка, и просто взбалмошные, капризные, шаловливые, с неуловимой игрой слов и смыслом между строк, — это было целое море любви, в котором набоб не утонул только потому, что всегда плыл по течению, куда его несла волна.
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право,
как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.
Вдали вилась пыль — Азамат скакал на лихом Карагёзе; на бегу Казбич выхватил из чехла ружье и выстрелил, с минуту он остался неподвижен, пока не убедился, что дал промах; потом завизжал, ударил ружье о камень, разбил его вдребезги, повалился на землю и зарыдал,
как ребенок…
Сомненья нет: увы! Евгений // В Татьяну,
как дитя, влюблен; // В тоске любовных помышлений // И день и ночь проводит он. // Ума не внемля строгим пеням, // К ее крыльцу, стеклянным сеням // Он подъезжает каждый день; // За ней он гонится, как тень; // Он счастлив, если ей накинет // Боа пушистый на плечо, // Или коснется горячо // Ее руки, или раздвинет // Пред нею пестрый полк ливрей, // Или платок подымет ей.
Неточные совпадения
Городничий. Не верьте, не верьте! Это такие лгуны… им вот эдакой
ребенок не поверит. Они уж и по всему городу известны за лгунов. А насчет мошенничества, осмелюсь доложить: это такие мошенники,
каких свет не производил.
И нарочно посмотрите на
детей: ни одно из них не похоже на Добчинского, но все, даже девочка маленькая,
как вылитый судья.
Хлестаков. Нет, я не хочу! Вот еще! мне
какое дело? Оттого, что у вас жена и
дети, я должен идти в тюрьму, вот прекрасно!
Дорога многолюдная // Что позже — безобразнее: // Все чаще попадаются // Избитые, ползущие, // Лежащие пластом. // Без ругани,
как водится, // Словечко не промолвится, // Шальная, непотребная, // Слышней всего она! // У кабаков смятение, // Подводы перепутались, // Испуганные лошади // Без седоков бегут; // Тут плачут
дети малые. // Тоскуют жены, матери: // Легко ли из питейного // Дозваться мужиков?..
Носила я Демидушку // По поженкам… лелеяла… // Да взъелася свекровь, //
Как зыкнула,
как рыкнула: // «Оставь его у дедушки, // Не много с ним нажнешь!» // Запугана, заругана, // Перечить не посмела я, // Оставила
дитя.