— И опять глупо: этакую новость сообщил! Кто же этого не знает… ну, скажите, кто этого не знает? И Вершинину, и Майзелю, и Тетюеву, и всем давно хочется столкнуть нас с места; даже я за вас не могу поручиться
в этом случае, но это — все пустяки и не в том дело. Вы мне скажите: кто эта особа, которая едет с Блиновым?
— Вы, конечно, знаете, какую борьбу ведет земство с заводоуправлением вот уже который год, — торопливо заговорил Тетюев. — Приезд Лаптева
в этом случае имеет для нас только то значение, что мы окончательно выясним наши взаимные отношения. Чтобы нанести противнику окончательное поражение, прежде всего необходимо понять его планы. Мы так и сделаем. Я поклялся сломить заводоуправление в его нынешнем составе и добьюсь своей цели.
— Ты, кажется, уж давненько живешь на заводах и можешь
в этом случае сослужить службу, не мне, конечно, а нашему общему делу, — продолжал свою мысль генерал. — Я не желаю мирволить ни владельцу, ни рабочим и представить только все дело в его настоящем виде. Там пусть делают, как знают. Из своей роли не выходить — это мое правило. Теория — одно, практика — другое.
Неточные совпадения
—
В таком
случае, я могу вас уверить, что Лаптев действительно едет сюда. Я
это знаю из самых наидостовернейших источников…
Девочка отмалчивалась
в счастливом
случае или убегала от своей мучительницы со слезами на глазах. Именно
эти слезы и нужны были Раисе Павловне: они точно успокаивали
в ней того беса, который мучил ее. Каждая ленточка, каждый бантик, каждое грязное пятно, не говоря уже о мужском костюме Луши, — все
это доставляло Раисе Павловне обильный материал для самых тонких насмешек и сарказмов. Прозоров часто бывал свидетелем
этой травли и относился к ней с своей обычной пассивностью.
Дом клали из даровых кирпичей, штукатурили, крыли крышей, красили, украшали — все
это делалось при
случае разными нужными людьми, которые сами после приходили благодарить Родиона Антоныча и величали его
в глаза и за глаза благодетелем.
— Я слышал, что одним колесом вам придавило голову? — спокойно заметил Вершинин, улыбаясь
в свою подстриженную густую бороду. — А планету вы уже открыли после
этого случая… Я даже уверен, что между
этим случаем и открытой вами планетой существовала органическая связь.
Эта глупая сцена сама по себе, конечно, не имела никакого значения, но
в данном
случае она служила вызовом, который Амалия Карловна бросила прямо
в лицо Раисе Павловне.
— Я могу представить проект от лица земства —
это другое дело, — продолжал Тетюев. — Но
в таком
случае мне лучше явиться на аудиенцию к Евгению Константинычу одному.
Эта игра кончилась наконец тем, что ходоки как-то пробрались во двор господского дома как раз
в тот момент, когда Евгений Константиныч
в сопровождении своей свиты отправлялся сделать предобеденный променад.
В суматохе, происходившей по такому исключительному
случаю, Родион Антоныч прозевал своих врагов и спохватился уже тогда, когда они загородили дорогу барину. Картина получилась довольно трогательная: человек пятнадцать мужиков стояли без шапок на коленях, а говорки
в это время подавали свою бумагу.
Иногда
это было тяжело, но
в большинстве
случаев избавляло от напрасных объяснений.
В мирное время управители-князьки были заняты мелкими междоусобиями, личными счетами и копеечными интригами; подкопаться под врага, подставить ножку при удобном
случае своему приятелю, запустить шпильку, отплатить за старую обиду, — из
этих мелочей составлялся почти безвыходный круг,
в котором особенно деятельное участие принимали женщины.
Главным воротилой
в этом исключительном мирке был Вершинин; он задавал тон и твердой рукой вел свою линию; другие управители плясали уже по его дудке, а
в случае проявления самостоятельности подвергались соответствующей каре.
В случае какого-нибудь затруднения стоило только сказать: «Евгений Константиныч,
это тот самый Вершинин, у которого вы ели уху из харюзов…» Набоб вообще не отличался особенно твердой памятью и скоро забывал даже самые остроумные анекдоты, но относительно еды обладал счастливой способностью никогда не забывать раз понравившегося кушанья.
От пристани
в гору тянется свежая просека, которая нарочно устроена для
этого случая.
Набоб поклонился и сказал на
это приветствие несколько казенных фраз, какие говорятся
в таких торжественных
случаях. Родион Антоныч сидел все время как на угольях и чувствовал себя таким маленьким, точно генерал ему хотел сказать: «А ты зачем сюда, братец, затесался?» Майзель, Вершинин и Тетюев держали себя с достоинством, как люди бывалые, хотя немного и косились на записную книжку Перекрестова.
На
эту интересную тему Перекрестов продумал целую ночь, набросал даже
в своей книжечке на всякий
случай план реформ, какие он произведет
в Кукарских заводах, и весь следующий день ходил с самым таинственным видом, точно какой-нибудь заговорщик.
Это «пока» совсем успокоило генерала, который не подозревал, что
это маленькое словечко
в русской жизни имеет всеобъемлющее значение и что Прейн постоянно им пользовался
в критических
случаях.
— Послушайте, — сказал он с явным беспокойством, — вы, верно, забыли про их заговор?.. Я не умею зарядить пистолета, но
в этом случае… Вы странный человек! Скажите им, что вы знаете их намерение, и они не посмеют… Что за охота! подстрелят вас как птицу…
Неточные совпадения
Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что вы одного мнения со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня такой характер. (Глядя
в глаза ему, говорит про себя.)А попрошу-ка я у
этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)Какой странный со мною
случай:
в дороге совершенно издержался. Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы?
Анна Андреевна, жена его, провинциальная кокетка, еще не совсем пожилых лет, воспитанная вполовину на романах и альбомах, вполовину на хлопотах
в своей кладовой и девичьей. Очень любопытна и при
случае выказывает тщеславие. Берет иногда власть над мужем потому только, что тот не находится, что отвечать ей; но власть
эта распространяется только на мелочи и состоит
в выговорах и насмешках. Она четыре раза переодевается
в разные платья
в продолжение пьесы.
Хлестаков. Да, и
в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё
случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же
в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная
в мыслях. Все
это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все
это я написал.
Сделавши
это, он улыбнулся.
Это был единственный
случай во всей многоизбиенной его жизни, когда
в лице его мелькнуло что-то человеческое.
"
В первый раз сегодня я понял, — писал он по
этому случаю Пфейферше, — что значит слова: всладце уязви мя, которые вы сказали мне при первом свидании, дорогая сестра моя по духу!