Неточные совпадения
А еще скажу вам, что в зимний сезон Евгений Константиныч очень
были заинтересованы одной балериной и, несмотря на все старания Прейна, до сих пор ничего не могли от нее добиться, хотя это им
стоило больших тысяч».
На стене, у которой
стояла удобная кушетка,
было развешано несколько хороших охотничьих ружей: пара бельгийских двустволок, шведский штуцер, тульская дробовка и даже «американка», то
есть американский штуцер Пибоди и Мартини.
— Я уверен, — говорил Горемыкин жене, — что Евгению Константинычу
стоит только взглянуть на наши заводы, и все Тетюевы
будут бессильны.
Стоило только им сойтись вместе, и Раиса Павловна неизбежно
будет похоронена под развалинами недавнего своего величия.
— По-моему, это проповедовать открытый разврат, хотя и теперь нравственность заводского населения
стоит не особенно высоко. Я
выпью еще, Мирон Геннадьич?..
— А если мы
будем тянуть, да и пропустим Евгения Константиныча, — сомневались Буйко и Дымцевич. — Что ему
стоит сесть, да и уехать?
В уютной гостиной генеральского флигелька завязался настоящий деловой разговор. Нина Леонтьевна подробно и с обычным злым остроумием рассказала всю историю, как она подготовляла настоящую поездку Лаптева на Урал, чего это ей
стоило и как в самый решительный момент, когда Лаптев должен
был отправиться, вся эта сложная комбинация чуть не разлетелась вдребезги от самого пустого каприза балерины Братковской. Ей самой приходилось съездить к этой сумасшедшей, чтобы Лаптев не остался в Петербурге.
В сущности, Вачегин
был глупый и несуразный мужик, но его общество выбрало впридачу Кожину и Семенычу на том основании, что Вачегин уж
постоит на своем, благо господь пастью его наградил.
Генерал указал на кушетку и несколько венских стульев, но мужички отказались наотрез, «свои ноги
есть,
постоим, ваше высокопревосходительство…» Ходокам нравилось солдатское лицо генерала, потому строгий генерал, справедливый, выходит. Громкий голос и уверенные манеры тоже говорили в его пользу.
Во-первых, оно всегда могло
быть кончено путем взаимных уступок, миролюбиво; затем, поведение кукарского заводоуправления вызвало недоверие и враждебное к себе отношение рабочих; наконец вся эта история слишком дорого
стоит как рабочим, так и заводовладельцу.
— Вы не знаете, кто
стоял тогда во втором этаже господского дома, второе окно слева? — спрашивал Лаптев. — О, я тогда же заметил вас… Ведь это
были вы? Да?
Прозоров взглянул на Сарматова какими-то мутными осоловелыми глазами и даже открыл искривившийся рот, чтобы что-то ответить, но в это время благодетельная рука Родиона Антоныча увлекла его к столику, где уже
стоял графин с водкой. Искушение
было слишком сильно, и Прозоров, махнув рукой в сторону Сарматова, поместился за столом, рядом с Иудой.
На другой день после второго спектакля, рано утром, доктор получил записку от Майзеля с приглашением явиться к нему в дом; в post scriptum’e [Приписке (лат.).]
стояла знаменательная фраза: «по очень важному делу». Бедный Яша Кормилицын думал сказаться больным или убежать куда-нибудь, но, как нарочно, не
было под руками даже ни одного труднобольного. Скрепя сердце и натянув залежавшийся фрачишко, доктор отправился к Майзелю. Заговорщики
были в сборе, кроме Тетюева.
Кабинет Евгения Константиныча
был меблирован почти бедно: письменный стол черного дерева, такой же диван, два кресла, кушетка, шкаф с бумагами и несколько стульев
стоили всего пятьдесят тысяч.
— Хорошо. Я на днях
буду иметь объяснение с делегатами от заводских мастеровых, тогда приму во внимание и ваш протест. Пока могу сказать только то, что изложенные вами чувства и доводы совпадают с моими мыслями. Нужно сказать, что я недоволен настоящими заводскими порядками, и генерал тоже, кажется, разделяет это недовольство. Господа, что же это вы
стоите? Садитесь…
В случае какого-нибудь затруднения
стоило только сказать: «Евгений Константиныч, это тот самый Вершинин, у которого вы
ели уху из харюзов…» Набоб вообще не отличался особенно твердой памятью и скоро забывал даже самые остроумные анекдоты, но относительно еды обладал счастливой способностью никогда не забывать раз понравившегося кушанья.
Заозерный завод, раскидавший свои домики по берегу озера,
был самым красивым в Кукарском округе. Ряды крепких изб облепили низкий берег в несколько рядов; крайние
стояли совсем в лесу. Выдавшийся в средине озера крутой и лесистый мыс образовал широкий залив; в глубине озера зелеными пятнами выделялись три острова. Обступившие кругом лесистые горы образовали рельефную зеленую раму. Рассыпной Камень лежал массивной синевато-зеленой глыбой на противоположном берегу, как отдыхавший великан.
Луша
была недовольна поездкой и капризничала; Прейну
стоило большого труда успокоить ее.
— Раз наш полк
стоял в Саратовской губернии, — рассказывал Сарматов, складывая ногу на ногу, — дело
было летнее, скучища смертная, хоть петлю на шею…
На маленькой площадке
были поставлены две широкие избы, С площадки, кроме лесу и скал, ничего нельзя
было рассмотреть; но
стоило подняться на шихан, всего каких-нибудь десять сажен, и пред глазами открывалась широкая горная панорама, верст с сотню в поперечнике.
Набоб
стоял под прикрытием развесистого куста рябины; пред ним легла глубокая поляна, по которой должен
был пробежать вспугнутый зверь.
Если вы идете, например, по улице, вдруг — навстречу псина, четвертей шести, и прямо на вас, а с вами даже палки нет, — положение самое некрасивое даже для мужчины; а между тем
стоит только схватить себя за голову и сделать такой вид, что вы хотите ею, то
есть своей головой, бросить в собаку, — ни одна собака не выдержит.
Как ни уговаривал Прейн, как ни убеждал, как ни настаивал, как ни ругался — все
было напрасно, и набоб с упрямством балованного ребенка
стоял на своем. Это
был один из тех припадков, какие перешли к Евгению Константиновичу по наследству от его ближайших предков, отличавшихся большой эксцентричностью. Рассерженный и покрасневший Прейн несколько мгновений пристально смотрел на обрюзгшее, апатичное лицо набоба, уже погрузившегося в обычное полусонное состояние, и только сердито плюнул в сторону.
Губить русское горное дело из-за таких пустяков, во всяком случае, не
стоило, тем более что столько уже
было сделано и оставалось только подвести итоги.
От зоркого глаза Раисы Павловны не ускользнуло то влияние, каким пользовался Прейн над Лушей, но, как многие умные женщины, она
была убеждена, что ей только
стоит объяснить Луше, что за птица Прейн — и умная девочка поймет все.
Песок кое-где
был смыт с утоптанных дорожек, в ямах
стояли лужи мутной воды, следы ног ясно отпечатывались на мокром грунте; дувший с пруда ветерок колебал верхушки берез и тополей, блестевших теперь самой яркой зеленью.
«Приходи на берег пруда, где
стоят две
ели, — гласила записка, — там узнаешь одну страшную тайну, которую ношу в своем сердце много-много дней… Люди бессильны помешать нашему счастью. Твой добрый гений».
— Да, да… Очень приятно, очень приятно! А вы предупредите Тетюева, чтобы он основательно подготовился к приему и изложил перед Евгением Константинычем свое profession de foi. А прежде всего, я думаю, вам нужно представить Евгению Константинычу подробный доклад занятий нашей консультации, чем вы, так сказать, расчистите почву Тетюеву. Положительные данные
будут виднее на отрицательном фоне… Горемыкина нам щадить нечего, потому что он нам и без того
стоит стольких хлопот.
Обед имел
быть устроен в парадной половине господского дома, в которой останавливался Евгений Константиныч. Кухня набоба оставалась еще в Кукарском заводе, и поэтому обед предполагался на славу. Тетюев несколько раз съездил к Нине Леонтьевне с повинной, но она сделала вид, что не только не огорчена его поведением, но вполне его одобряет, потому что интересы русской горной промышленности должны
стоять выше всяких личных счетов.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в дом целый полк на
постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, — говорит, — не
буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный,
поешь селедки!»
Осип. Да на что мне она? Не знаю я разве, что такое кровать? У меня
есть ноги; я и
постою. Зачем мне ваша кровать?
Городничий. Ступай на улицу… или нет,
постой! Ступай принеси… Да другие-то где? неужели ты только один? Ведь я приказывал, чтобы и Прохоров
был здесь. Где Прохоров?
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или
стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Хлестаков. Возле вас
стоять уже
есть счастие; впрочем, если вы так уже непременно хотите, я сяду. Как я счастлив, что наконец сижу возле вас.