Неточные совпадения
— Афанасья, пошли сейчас рассылку за Родионом Антонычем…
Да слышишь: скорее!!.
— Ах,
да… Некогда мне… Принеси пока оренбургский платок.
— Оставь! — капризно проговорила Раиса Павловна, когда горничная, накинув ей на голые плечи платок, мимоходом поправила сбившуюся юбку. —
Да сейчас же послать за Родионом Антонычем второго рассылку. Слышишь?
Много вам будет хлопот, Раиса Павловна, но страшен сон,
да милостив бог…
—
Да, вы… Я посылала за вами целых три раза, а вы сидите в своем курятнике и ничего на свете знать не хотите. Это бессовестно наконец!..
—
Да читайте… тьфу!.. Точно старая баба с печи слезает…
—
Да вы сегодня, кажется, совсем с ума спятили: я буду советоваться с Платоном Васильичем… Ха-ха!.. Для этого я вас и звала сюда!.. Если хотите знать, так Платон Васильич не увидит этого письма, как своих ушей. Неужели вы не нашли ничего глупее мне посоветовать? Что такое Платон Васильич? — дурак и больше ничего…
Да говорите же наконец или убирайтесь, откуда пришли! Меня больше всего сводит с ума эта особа, которая едет с генералом Блиновым. Заметили, что слово особа подчеркнуто?
— Если бы Лаптев ехал только с генералом Блиновым
да с Прейном — это все были бы пустяки, а тут замешалась особа. Кто она? Что ей за дело до нас?
— Это Тетюев
да Майзель механику подводят, — проговорил Родион Антоныч.
—
Да так… Вы ведь знаете, что Прозоров меня ненавидит…
— Ну, черт с вами, убирайтесь в свой курятник! — сердито оборвала Раиса Павловна, дергая сонетку. — Афанасья! Одеваться…
да живее!.. Вы зайдите часика через два, Родион Антоныч!
На остроумном языке Прозорова эта особенность Раисы Павловны объяснялась тем, что «подозрение
да не коснется жены Цезаря».
Только несколько отдельных куп из темных елей и пихт
да до десятка старых кедров красноречиво свидетельствовали о том севере, где цвели эти выхоленные сирени, акации, тополи и тысячи красивых цветов, покрывавших клумбы и грядки яркой цветистой мозаикой.
—
Да,
да… — торопливо заговорил Прозоров, поправляя сбившийся на шее галстук. — Действительно, пел… Узрел сии голубые одежды, сию накладную косу, сие раскрашенное лицо — и запел!
— О, помню, помню, царица Раиса! Дайте ручку поцеловать…
Да,
да… Когда-то, давно-давно, Виталий Прозоров не только декламировал вам чужие стихи, но и сам парил для вас. Ха-ха… Получается даже каламбур: парил и парил. Так-с… Вся жизнь состоит из таких каламбуров! Тогда, помните эту весеннюю лунную ночь… мы катались по озеру вдвоем… Как теперь вижу все: пахло сиренями, где-то заливался соловей! вы были молоды, полны сил, и судеб повинуясь закону…
— А теперь, — заговорил Прозоров, прерывая тяжелую паузу, — я смотрю на развалины моей Трои, которая напоминает мне о моем собственном разрушении.
Да,
да… Но я еще нахожу капельку поэзии...
— Ах,
да… Верую, господи, помоги моему неверию. За Лушей… Так.
—
Да, но я только отрицательным образом несправедлив к моей дочери, тогда как вы своим влиянием прививаете самое положительное зло.
— Блинов… генерал Блинов…
Да, Мирон Блинов. Прозоров остановился и, взглянув на Раису Павловну с своей ехидной улыбкой, проговорил...
—
Да,
да… Все разболтаю: язык мой — враг мой, — согласился Прозоров с полукомическим вздохом.
Настоящего, определенного занятия у нас нет, — вот мы и копаемся в собственной душонке
да вытаскиваем оттуда разный хлам.
Что-нибудь
да не так, особенно если принять во внимание, что генерал, по всем отзывам, человек умный и честный…
—
Да. Только это пока секрет. Понимаешь?
— Пока ничего не знаю, но с месяц, никак не более. Как раз пробудет, одним словом, столько, что ты успеешь повеселиться до упаду, и, кто знает…
Да,
да!.. Говорю совершенно серьезно…
—
Да,
да… Все говорят об этом. Получено какое-то письмо. Я нарочно зашел к тебе узнать, что это такое?..
— Ах,
да… Виноват, я совсем не заметил тебя, — рассеянно проговорил Платон Васильич. — Я что-то хуже и хуже вижу с каждым днем… А ты выросла.
Да… Совсем уж взрослая барышня, невеста. А что папа? Я его что-то давно не вижу у нас?
Действительность отрезвила Лушу. Инстинктивным движением она сорвала с шеи чужие кораллы и торопливо бросила их на зеркало. Молодое лицо было залито краской стыда и досады: она не имела ничего, но милостыни не принимала еще ни от кого.
Да и что могла значить какая-нибудь коралловая нитка? Это душевное движение понравилось Раисе Павловне, и она с забившимся сердцем подумала: «Нет, положительно, эта девчонка пойдет далеко… Настоящий тигренок!»
— Что-нибудь
да не так, — усомнился Горемыкин.
—
Да, слышал… Только это нас не касается, Виталий Кузьмич, — отвечал председатель, протягивая свою короткую руку. — Для земства это совершенно безразлично.
—
Да так… Скажу вам на ушко, что всю эту штуку я придумал — и только! Ха-ха!.. Пусть их поворочают мозгами…
—
Да, около того. Я поклялся провести свою идею до конца, и не буду я, если когда-нибудь изменю этой идее.
—
Да вот я вам лучше сыграю, сами увидите!
—
Да что вам дался этот генерал Блинов? — закончил Прозоров уже пьяным языком. — Блинов… хе-хе!.. это великий человек на малые дела…
Да!.. Это…
Да ну, черт с ним совсем! А все-таки какое странное совпадение обстоятельств: и женщина в голубых одеждах приходила утру глубоку…
Да!.. Чер-рт побери… Знает кошка, чье мясо съела. А мне плевать.
— А что, Лукреция, Яшка Кормилицын все еще ухаживает за тобой? Ах, бисов сын! Ну,
да ничего, дело житейское, а он парень хороший — как раз под дамское седло годится. А все-таки враг горами качает...
Ну,
да что об этом говорить: плевать!..
Хороший вы человек, и мне вас жаль!» — «Что так?» — «
Да так…
В первый момент вся кровь бросилась в голову Прозорову, но он сдержал себя и с принужденной улыбкой спросил: «На каком же основании вы заживо меня хороните, N. N.?» — «
Да как вам сказать…
Одним словом, вы принадлежите к людям, про которых говорят, что в них бочка меду,
да ложка дегтя».
— Архипушка, ты бы замесил жеребеночку мешанинки, — проговорил он, обращаясь к дворнику. —
Да тележку-то смазать надо, а то заднее левое колесо все поскрипывает… Ох, ничего вы не смотрите, погляжу я, все скажи
да все укажи!.. Курочкам-то, курочкам-то задали ли корму даве, как я уехал?
— Любят, любят… И ты вот тоже любишь его, Архипушка. Любишь ведь? Половину курочкам, а половину себе… Ох, за всеми за вами глаз
да глаз нужен!
— Ну, чего ты статуем-то торчишь передо мною? Вон и кучер, глядя на тебя, тоже вытаращил глаза. Откладывайте лошадку
да к столбу и привяжите. Пусть выстоится!
«Ах,
да… едет Лаптев на заводы», — мелькнуло в голове Родиона Антоновича, когда он принялся раскуривать потухшую сигару.
О его секретарской деятельности говорил только стеклянный шкаф, плотно набитый какими-то канцелярскими делами,
да несколько томиков разных законов, сложенных на письменном столе в пирамиду.
Да, эта чернильница много испортила крови Авдею Никитичу, а теперь Авдей Никитич всем животы подвел: выписал какого-то генерала Блинова
да еще и с «особой»… «И ведь прямо, бестия, этакая, на меня указал, — раздумывал Родион Антоныч.