–…забывая о человеке из другого, более глубокого подполья, — о человеке, который признает за собою право
дать пинка ногой благополучию, если оно ему наскучит.
— Отчасти буду рад, ибо тогда моя цель достигнута: коли пинки, значит, веришь в мой реализм, потому что призраку не
дают пинков. Шутки в сторону: мне ведь все равно, бранись, коли хочешь, но все же лучше быть хоть каплю повежливее, хотя бы даже со мной. А то дурак да лакей, ну что за слова!
— Обидно это, — а надо не верить человеку, надо бояться его и даже — ненавидеть! Двоится человек. Ты бы — только любить хотел, а как это можно? Как простить человеку, если он диким зверем на тебя идет, не признает в тебе живой души и
дает пинки в человеческое лицо твое? Нельзя прощать! Не за себя нельзя, — я за себя все обиды снесу, — но потакать насильщикам не хочу, не хочу, чтобы на моей спине других бить учились.
— Ого-го-го! Пошли наши, пошли! — радостно гогочет толпа зрителей, подбодряя свою сторону, и, вприпрыжку следуя за боем, будто невзначай
дают пинки в бока лежащих на земле слобожан.
Неточные совпадения
— Ступай же, говорят тебе! — кричали запорожцы. Двое из них схватили его под руки, и как он ни упирался ногами, но был наконец притащен на площадь, сопровождаемый бранью, подталкиваньем сзади кулаками,
пинками и увещаньями. — Не пяться же, чертов сын! Принимай же честь, собака, когда тебе
дают ее!
Его привыкли видеть, иногда даже
давали ему
пинка, но никто с ним не заговаривал, и он сам, кажется, отроду рта не разинул.
— Вот тебе, новому золотопромышленнику, старому нищему! — ругался Петр Васильич,
давая Мыльникову последнего
пинка. —
Давайте я его удавлю, пса…
— Да что ты на всех сегодня кидаешься, точно угорел! — заметила наконец Родиону Антонычу жена, когда он своему любимцу Зарезу
дал здорового
пинка.
И так хочется
дать хороший
пинок всей земле и себе самому, чтобы всё — и сам я — завертелось радостным вихрем, праздничной пляской людей, влюбленных друг в друга, в эту жизнь, начатую ради другой жизни — красивой, бодрой, честной…