«Без сомнения, наше общество еще так дико (не то, что
в Англии), что очень многие», — и
в числе этих многих были те, мнением которых Алексей Александрович особенно дорожил, — «посмотрят на дуэль с хорошей
стороны; но какой
результат будет достигнут?
Привалов с любопытством неофита наблюдал этот исключительный мирок и незаметно для самого себя втягивался
в его интересы. Он играл по маленькой, без особенно чувствительных
результатов в ту или другую
сторону. Однажды, когда он особенно сильно углубился
в тайны сибирского виста с винтом, осторожный шепот заставил его прислушаться.
В результате наших поспешных оправданий войны, или, точнее, наших самооправданий, получился один вывод: мы лучше немцев, нравственная правота на нашей
стороне, мы защищаемся и защищаем, немцы же
в нравственном отношении очень плохи, они — насильники,
в них — дух антихристов.
Когда он кончил, то Марья Алексевна видела, что с таким разбойником нечего говорить, и потому прямо стала говорить о чувствах, что она была огорчена, собственно, тем, что Верочка вышла замуж, не испросивши согласия родительского, потому что это для материнского сердца очень больно; ну, а когда дело пошло о материнских чувствах и огорчениях, то, натурально, разговор стал представлять для обеих
сторон более только тот интерес, что, дескать, нельзя же не говорить и об этом, так приличие требует; удовлетворили приличию, поговорили, — Марья Алексевна, что она, как любящая мать, была огорчена, — Лопухов, что она, как любящая мать, может и не огорчаться; когда же исполнили меру приличия надлежащею длиною рассуждений о чувствах, перешли к другому пункту, требуемому приличием, что мы всегда желали своей дочери счастья, — с одной
стороны, а с другой
стороны отвечалось, что это, конечно, вещь несомненная; когда разговор был доведен до приличной длины и по этому пункту, стали прощаться, тоже с объяснениями такой длины, какая требуется благородным приличием, и
результатом всего оказалось, что Лопухов, понимая расстройство материнского сердца, не просит Марью Алексевну теперь же дать дочери позволения видеться с нею, потому что теперь это, быть может, было бы еще тяжело для материнского сердца, а что вот Марья Алексевна будет слышать, что Верочка живет счастливо,
в чем, конечно, всегда и состояло единственное желание Марьи Алексевны, и тогда материнское сердце ее совершенно успокоится, стало быть, тогда она будет
в состоянии видеться с дочерью, не огорчаясь.