— Хорошо, хорошо… Вот только мою травку не троньте. Я этого не люблю, признаться сказать… Мало ли вас тут летает… Вы народ легкомысленный, а я Червячок серьезный… Говоря откровенно, мне все принадлежит. Вот заползу на травку и
съем, заползу на любой цветочек и тоже съем. До свидания!..
— А не знаю, братцы… Сильно струсил, когда я ему сказал, что
съем, если не уйдет. Ведь я шутить не люблю, а так прямо и сказал: съем. Боюсь, как бы он не околел со страху, пока я к вам летаю… Что же, сам виноват!
Неточные совпадения
— Да что тут долго говорить! — кричал расхрабрившийся окончательно Заяц. — Ежели мне попадется волк, так я его сам
съем…
«Э, брат, погоди, вот тебя-то я и
съем!» — подумал серый Волк и начал выглядывать, который заяц хвастается своей храбростью. А зайцы ничего не видят и веселятся пуще прежнего. Кончилось тем, что хвастун Заяц взобрался на пенек, уселся на задние лапки и заговорил...
Ходили, ходили, нет нигде храброго Зайца. Уж не
съел ли его другой волк? Наконец-таки нашли: лежит в ямке под кустиком и еле жив от страха.
Это было похуже Шмеля. Козявочка начала бояться и спряталась с другими молодыми козявочками еще дальше в болотную траву. Но здесь — другая беда: двух козявочек
съела рыбка, а двух — лягушка.
— Что, взял, дядя? — пищал Комар Комарович. — А я тебя все-таки
съем…
— Я тебя
съем… я тебя
съем…
съем…
съем!..
Повеселившись, все уселись за стол, и начался уже настоящий пир. Обед прошел, как на настоящих именинах, хотя дело и не обошлось без маленьких недоразумений. Медведь по ошибке чуть не
съел Зайчика вместо котлетки; Волчок чуть не подрался с Цыганом из-за Ложечки — последний хотел ее украсть и уже спрятал было к себе в карман. Петр Иваныч, известный забияка, успел поссориться с женой и поссорился из-за пустяков.
— Вот смотрите: что это такое? Это — хлеб. Я его заработал, и я его
съем;
съем и водицей запью. Так? Значит, пообедаю и никого не обижу. Рыба и птица тоже хотят пообедать… У вас, значит, своя пища! Зачем же ссориться? Воробей Воробеич откопал червячка, значит, он его заработал, и, значит, червяк — его…
Так как мухи за раз не могли
съесть всего, то тетя Оля откладывала часть варенья в стеклянные банки (чтобы не
съели мыши, которым варенья совсем не полагается) и потом подавала его каждый день мухам, когда пила чай.
— Ах какие все добрые и хорошие! — восхищалась молодая Мушка, летая из окна в окно. — Может быть, даже хорошо, что люди не умеют летать. Тогда бы они превратились в мух, больших и прожорливых мух, и, наверное,
съели бы все сами… Ах как хорошо жить на свете!
— Ах какой противный! Это называется — желать добра:
съесть последнюю Муху!..
«Ведь так она и меня когда-нибудь
съест», — думала Канарейка.
Впрочем, и обвинять Ворону было трудно: она
съедала каждый день столько, сколько не
съели бы двадцать канареек.
— Вот-то ненасытная утроба! — удивлялась кухарка, отгоняя кота. — Сколько вчера ты одной печенки
съел?
— Ведь я не монах, чтобы не есть мяса, — оправдывался Мурка, открывая всего один глаз. — Потом, я и рыбки люблю покушать… Даже очень приятно
съесть рыбку. Я до сих пор не могу сказать, что лучше: печенка или рыба. Из вежливости я ем то и другое… Если бы я был человеком, то непременно был бы рыбаком или разносчиком, который нам носит печенку. Я кормил бы до отвала всех котов на свете и сам бы был всегда сыт…
— Знаю я, как ты знакомишься… Кто недавно
съел настоящего, живого воробышка? У, противный!..
— Как знаешь, а я для твоего же удовольствия говорю. Что касается жареного цыпленка, то я его действительно
съел; но ведь он уже никуда все равно не годился.