Неточные совпадения
1833
года, в восьмой день февраля, выехал
с попадьей из села Благодухова в Старгород и прибыл сюда 12-го числа о заутрене. На дороге чуть нас не съела волчья свадьба. В церкви застал нестроение. Раскол силен. Осмотревшись, нахожу, что противодействие расколу по консисторской инструкции дело не важное, и о сем писал в консисторию и получил за то выговор».
Она и великой императрице Екатерине знаема была, и Александр император, поговорив
с нею, находил необременительною для себя эту ее беседу; а наиболее всего она известна в народе тем, как она в молодых
летах своих одна
с Пугачевым сражалась и нашла, как себя от этого мерзкого зверя защитить.
Еще же о чем ежели на ее счет вспоминают, то это еще повторение о ней различных оригинальных анекдотов о ее свиданиях
с посещавшми ее губернаторами, чиновниками, а также, в двенадцатом
году,
с пленными французами; но все это относится к области ее минувшего века.
6-го января 1837
года. Новая новость! Владыка на Новый
год остановил губернаторскую дочь, когда она подходила к благословению в рукавичке, и сказали: „Скинь прежде
с руки собачью шкуру“.
В марте месяце сего
года, в проезд чрез наш город губернатора, предводителем дворянства было праздновано торжество, и я, пользуясь сим случаем моего свидания
с губернатором, обратился к оному сановнику
с жалобой на обременение помещиками крестьян работами в воскресные дни и даже в двунадесятые праздники и говорил, что таким образом великая бедность народная еще более увеличивается, ибо по целым селам нет ни у кого ни ржи, ни овса…
Сколь они умнее стали
с тех пор, как разговаривали в храме и пели на крыльце „много ли это“ вместо „многая
лета“?
И
с этим, уразумев дело, она болезненно визгнула и,
с несвойственною ее
летам резвостью, бросилась в погоню за сыном.
На карлике Николае Афанасьевиче, несмотря на жаркое время
года, были надеты теплые плисовые сапожки, черные панталоны из лохматой байки, желтый фланелевый жилет и коричневый фрак
с металлическими пуговицами. Белье его было безукоризненной чистоты, и щечки его туго поддерживал высокий атласный галстук. Карлица была в шелковом зеленом капоте и большом кружевном воротнике.
— Да как же-с: вот можете посудить, потому что весь в мешок заячий зашит. Да и чему дивиться-то-с, государи мои, станем? Восьмой десяток
лет ведь уж совершил ненужный человек.
Его просили неотступно: дамы брали его за руки, целовали его в лоб; он ловил на
лету прикасавшиеся к нему дамские руки и целовал их, но все-таки отказывался от рассказа, находя его долгим и незанимательным. Но вот что-то вдруг неожиданно стукнуло о пол, именинница, стоявшая в эту минуту пред креслом карлика, в испуге посторонилась, и глазам Николая Афанасьевича представился коленопреклоненный,
с воздетыми кверху руками, дьякон Ахилла.
— Да-с; да этого еще-с мало, что голова-то моя на площади бы скатилась, а еще и семь тысяч триста
лет дьякон в православия день анафемой поминал бы меня, вместе
с Гришкой Отрепьевым и Мазепой!
Дай бог ему много
лет! — повторил еще раз отец дьякон и, еще раз подняв рюмочку
с настойкой, добавил: — вот даже и сейчас выпью за его здоровье!
Ахилла все забирался голосом выше и выше, лоб, скулы, и виски, и вся верхняя челюсть его широкого лица все более и более покрывались густым багрецом и пόтом; глаза его выступали, на щеках, возле углов губ, обозначались белые пятна, и рот отверст был как медная труба, и оттуда со звоном, треском и громом вылетало многолетие, заставившее все неодушевленные предметы в целом доме задрожать, а одушевленные подняться
с мест и, не сводя в изумлении глаз
с открытого рта Ахиллы, тотчас, по произнесении им последнего звука, хватить общим хором: «Многая, многая, мно-о-о-огая
лета, многая ле-е-ета!»
— Как только доступлю, — говорил он, — так уж прочь и не отойду без удовлетворения. Да-с; мне семьдесят
годов и меня никуда заключить нельзя; я калечка и уродец!
Только во время надгробного слова, сказанного одним из священников, Ахилла смирил скорбь свою и, слушая, тихо плакал в платок; но зато, когда он вышел из церкви и увидел те места, где так много
лет ходил вместе
с Туберозовым, которого теперь несут заключенным в гробе, Ахилла почувствовал необходимость не только рыдать, но вопить и кричать.
По его наружному виду ему
с одинаковым удобством можно было дать двадцать шесть
лет, как и сорок.
Блажен, кто смолоду был молод, // Блажен, кто вовремя созрел, // Кто постепенно жизни холод //
С летами вытерпеть умел; // Кто странным снам не предавался, // Кто черни светской не чуждался, // Кто в двадцать лет был франт иль хват, // А в тридцать выгодно женат; // Кто в пятьдесят освободился // От частных и других долгов, // Кто славы, денег и чинов // Спокойно в очередь добился, // О ком твердили целый век: // N. N. прекрасный человек.
Неточные совпадения
Бобчинский. Молодой,
лет двадцати трех или четырех
с небольшим.
Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых
лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе самому читать нравоучения для своего барина. Голос его всегда почти ровен, в разговоре
с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего барина и потому скорее догадывается, но не любит много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
Глеб — он жаден был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки
лет, до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, //
С родом,
с племенем; что народу-то! // Что народу-то!
с камнем в воду-то! // Все прощает Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!
Молчать! уж лучше слушайте, // К чему я речь веду: // Тот Оболдуй, потешивший // Зверями государыню, // Был корень роду нашему, // А было то, как сказано, //
С залишком двести
лет.
Такая рожь богатая // В тот
год у нас родилася, // Мы землю не ленясь // Удобрили, ухолили, — // Трудненько было пахарю, // Да весело жнее! // Снопами нагружала я // Телегу со стропилами // И пела, молодцы. // (Телега нагружается // Всегда
с веселой песнею, // А сани
с горькой думою: // Телега хлеб домой везет, // А сани — на базар!) // Вдруг стоны я услышала: // Ползком ползет Савелий-дед, // Бледнешенек как смерть: // «Прости, прости, Матренушка! — // И повалился в ноженьки. — // Мой грех — недоглядел!..»