Тетка переменяет вид и заводит песни веселые и уносящие душу стремлениями к дому — она сообщает, как за сестру девочки жених из торговцев сватается и как всему этому легко бы статься, но только у невесты платья с спаньей нет. А как «спанье» шьется — это
девочка знает. Не важная бы вещь учредить «спанье» — да не на что. Самого незначительного дела не достает, а через это можно упустить большое счастье!
Неточные совпадения
Многие хозяева, имеющие в услужении молодых подростков-девочек, очень хорошо
знают это жадничанье и заступаются за обираемых детей — хозяева представляют родным резоны, что «
девочке самой надо обуться-одеться», но не помогает.
Между тем
девочка сама рассказывала, и хозяева ее другими путями
знали, что родители этой
девочки «по крестьянству люди нескудные».
Девочка отвечает: «нет». Она сама не
знает, откуда у нее еще уцелели какие-то остатки мелочи. И припоминать не хочется. А отец празднословит...
Девочка знала, что между отцом и матерью была ссора, и что мать не могла быть весела, и что отец должен знать это, и что он притворяется, спрашивая об этом так легко. И она покраснела за отца. Он тотчас же понял это и также покраснел.
Голос у нее бедный, двухтоновой, Климу казалось, что он качается только между нот фа и соль. И вместе с матерью своей Клим находил, что
девочка знает много лишнего для своих лет.
Биографию этой
девочки знали, впрочем, у нас в городе мало и сбивчиво; не узнали больше и в последнее время, и это даже тогда, когда уже очень многие стали интересоваться такою «раскрасавицей», в какую превратилась в четыре года Аграфена Александровна.
В Егоре
девочка узнала кержака: и по покрою кафтана, и по волосам, гладко подстриженным до бровей, от одного уха до другого, и по особому складу всего лица, — такое сердитое и скуластое лицо, с узкими темными глазками и окладистою бородой, скатавшиеся пряди которой были запрятаны под ворот рубахи из домашней пестрядины. Наверное, этот кержак ждет, когда проснется папа, а папа только напьется чаю и сейчас пойдет в завод.
— Девочка дразнит, — сказал Дезире. — Ей хочется подороже продать себя…Она расстроит наши нервы и, вместо тысячи, возьмет две тысячи франков.
Девочка знает, что ничто так не напрягает и не расстраивает эти скверные нервы, как ожидание…Сто тысяч — это милая шуточка.
Неточные совпадения
— Ах, какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее,
девочку, дайте! Он еще не приехал. Вы оттого говорите, что не простит, что вы не
знаете его. Никто не
знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза, надо
знать, у Сережи точно такие же, и я их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я
знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.
— Потому что Алексей, я говорю про Алексея Александровича (какая странная, ужасная судьба, что оба Алексеи, не правда ли?), Алексей не отказал бы мне. Я бы забыла, он бы простил… Да что ж он не едет? Он добр, он сам не
знает, как он добр. Ах! Боже мой, какая тоска! Дайте мне поскорей воды! Ах, это ей,
девочке моей, будет вредно! Ну, хорошо, ну дайте ей кормилицу. Ну, я согласна, это даже лучше. Он приедет, ему больно будет видеть ее. Отдайте ее.
— Да вот что хотите, я не могла. Граф Алексей Кириллыч очень поощрял меня — (произнося слова граф Алексей Кириллыч, она просительно-робко взглянула на Левина, и он невольно отвечал ей почтительным и утвердительным взглядом) — поощрял меня заняться школой в деревне. Я ходила несколько раз. Они очень милы, но я не могла привязаться к этому делу. Вы говорите — энергию. Энергия основана на любви. А любовь неоткуда взять, приказать нельзя. Вот я полюбила эту
девочку, сама не
знаю зачем.
Вслед за доктором приехала Долли. Она
знала, что в этот день должен быть консилиум, и, несмотря на то, что недавно поднялась от родов (она родила
девочку в конце зимы), несмотря на то, что у ней было много своего горя и забот, она, оставив грудного ребенка и заболевшую
девочку, заехала
узнать об участи Кити, которая решалась нынче.
Она с ужасом ожидала повторения того строгого взгляда, который он бросил на нее, уезжая, особенно когда он
узнает, что
девочка не была опасно больна.