Неточные совпадения
Тогда
в Москву англичанин Рарей приезжал, — «бешеный усмиритель» он назывался, — так она, эта подлая лошадь, даже и его чуть не съела, а
в позор она его все-таки привела; но он тем от нее только и уцелел, что, говорят, стальной наколенник имел, так что она его хотя и ела за
ногу, но не могла прокусить и сбросила; а то бы ему смерть; а я ее направил как должно.
Что я вам приказываю — вы то сейчас исполнять должны!» А они отвечают: «Что ты, Иван Северьяныч (меня
в миру Иван Северьяныч, господин Флягин, звали): как, говорят, это можно, что ты велишь узду снять?» Я на них сердиться начал, потому что наблюдаю и чувствую
в ногах, как конь от ярости бесится, и его хорошенько подавил
в коленях, а им кричу: «Снимай!» Они было еще слово; но тут уже и я совсем рассвирепел да как заскриплю зубами — они сейчас
в одно мгновение узду сдернули, да сами, кто куда видит, бросились бежать, а я ему
в ту же минуту сейчас первое, чего он не ожидал, трах горшок об лоб: горшок разбил, а тесто ему и потекло и
в глаза и
в ноздри.
Живучи при отце на кучерском дворе, всю жизнь свою я проводил на конюшне, и тут я постиг тайну познания
в животном и, можно сказать, возлюбил коня, потому что маленьким еще на четвереньках я у лошадей промеж
ног полозил, и они меня не увечили, а подрос, так и совсем с ними спознался.
Его лошади как подхватят с возом под гору, а он сразу как взметнется, старенький этакой, вот
в таком, как я ноне,
в послушничьем колпачке, и лицо какое-то такое жалкое, как у старой бабы, да весь перепуганный, и слезы текут, и ну виться на сене, словно пескарь на сковороде, да вдруг не разобрал, верно, спросонья, где край, да кувырк с воза под колесо и
в пыли-то и пополз…
в вожжи
ногами замотался…
Эти астрономы
в корню — нет их хуже, а особенно
в дышле они самые опасные, за конем с такою повадкою форейтор завсегда смотри, потому что астроном сам не зрит, как тычет
ногами, и невесть куда попадает.
В первый раз мне этакое диво видеть доводилось, и я смотрю, что дальше будет? А они друг дружке левые руки подали и крепко их держат,
ноги растопырили и ими друг дружке следами
в следы уперлись и кричат: «Подавай!»
Если вы видали когда-нибудь, как по меже
в хлебах птичка коростель бежит, — по-нашему, по-орловски, дергач зовется: крыла он растопырит, а зад у него не как у прочих птиц, не распространяется по воздуху, а вниз висит и
ноги книзу пустит, точно они ему не надобны, — настоящее, выходит, будто он едет по воздуху.
— Нет-с, отчего же, если бы у меня
ноги в своем виде оставались, так я, наверно, давно бы назад
в отечество ушел.
Я тогда только встал на
ноги, да и бряк опять на землю: волос-то этот рубленый, что под шкурой
в пятах зарос, так смертно, больно
в живое мясо кололся, что не только шагу ступить невозможно, а даже устоять на
ногах средства нет. Сроду я не плакивал, а тут даже
в голос заголосил.
Я их как увидал, взрадовался, что русских вижу, и сердце во мне затрепетало, и упал я им
в ноги и зарыдал. Они тоже этому моему поклону обрадовались и оба воскликнули...
Я пошел посмотреть; вижу, на
ногах с колен чулки содраны, а с рук по локти перчатки сняты, татарва это искусно делают: обчертит да дернет, так шкуру и снимет, — а голова этого человека
в сторонке валяется, и на лбу крест вырезан.
«Эге, — думаю себе, — да это, должно, не бог, а просто фейверок, как у нас
в публичном саду пускали», — да опять как из другой трубки бабахну, а гляжу, татары, кои тут старики остались, уже и повалились и ничком лежат кто где упал, да только
ногами дрыгают…
Я ее и приложил и притворился, будто я болен, а сам себе все, под кошмой лежа, этой едкостью пятки растравливал и
в две недели так растравил, что у меня вся как есть плоть на
ногах взгноилась и вся та щетина, которую мне татары десять лет назад засыпали, с гноем вышла.
Исправник толстый-претолстый, и две дочери у него были замужем, а и тот с зятьями своими тут же заодно пыхтит, как сом, и пятками месит, а гусар-ремонтер, ротмистр богатый и собой молодец, плясун залихватский, всех ярче действует: руки
в боки, а каблуками навыверт стучит, перед всеми идет — козырится, взагреб валяет, а с Грушей встренется — головой тряхнет, шапку к
ногам ее ронит и кричит: «Наступи, раздави, раскрасавица!» — и она…
«Тьфу ты, — думаю, — черт же вас всех побирай!» — скомкал их всех
в кучку, да сразу их все ей под
ноги и выбросил, а сам взял со стола бутылку шампанского вина, отбил ей горло и крикнул...
Ввел ее князь, взял на руки и посадил, как дитя, с
ногами в угол на широкий мягкий диван; одну бархатную подушку ей за спину подсунул, другую — под правый локоток подложил, а ленту от гитары перекинул через плечо и персты руки на струны поклал. Потом сел сам на полу у дивана и, голову склонил к ее алому сафьянному башмачку и мне кивает: дескать, садись и ты.
Я тихонечко опустился у порожка на пол, тоже подобрал под себя
ноги и сижу, гляжу на нее. Тихо настало так, что даже тощо делается. Я сидел-сидел, индо колени разломило, а гляну на нее, она все
в том же положении, а на князя посмотрю: вижу, что он от томноты у себя весь ус изгрыз, а ничего ей не говорит.
Пустившись на этакое решение, чтобы подслушивать, я этим не удовольнился, а захотел и глазком что можно увидеть и всего этого достиг: стал тихонечко
ногами на табуретку и сейчас вверху дверей
в пазу щелочку присмотрел и жадным оком приник к ней. Вижу, князь сидит па диване, а барыня стоит у окна и, верно, смотрит, как ее дитя
в карету сажают.
Гляжу на платьице, какое на ней надето, а платьице темное, ситцевенькое, как есть все
в клочочках, а башмачки на босу
ногу.
— А ведь как, мол, он любил-то тебя! Как любил! Как ноги-то твои целовал… Бывало, на коленях перед диваном стоит, как ты поешь, да алую туфлю твою и сверху и снизу
в подошву обцелует.
Я от нее
в сторону да крещу ее, а сам пячуся, а она обвила ручками мои колени, а сама плачет, сама
в ноги, кланяется и увещает...
Так он и тут сел на бережку, а
ноги разул и по колени
в эту холоднищую воду опустил, а сам хвалится...
— Как же-с:
в двух переменах танцевать надо и кувыркаться, а кувыркнуться страсть неспособно, потому что весь обшит лохматой шкурой седого козла вверх шерстью; и хвост долгий на проволоке, но он постоянно промеж
ног путается, а рога на голове за что попало цепляются, а годы уже стали не прежние, не молодые, и легкости нет; а потом еще во все продолжение представления расписано меня бить.
Я ему мало
в ноги от радости не поклонился и думаю: чем мне этою дверью заставляться да потом ее отставлять, я ее лучше фундаментально прилажу, чтобы она мне всегда была ограждением, и взял и учинил ее на самых надежных плотных петлях, а для безопаски еще к ней самый тяжелый блок приснастил из булыжного камня, и все это исправил
в тишине
в один день до вечера и, как пришла ночная пора, лег
в свое время и сплю.
Неточные совпадения
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там
в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под
ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете,
в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и
в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с
ног. Только бы мне узнать, что он такое и
в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но
в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать
в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает
ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Купцы (кланяются
в ноги).Не погуби, Антон Антонович!
Слесарша (кланяясь
в ноги).Милости прошу…