Неточные совпадения
Выражается это очень странно, в
виде страстности; но это не страстность, заставляющая современного человека хоть на минуту перенестись в эпоху нибелунгов, олимпийских богов и вообще в эпохи великих образов и грандиозного проявления гигантских страстей: это в жизни прихоть, оправдываемая преданиями; в
творчестве — служение чувственности и неуменье понять круглым счетом ровно никаких задач искусства, кроме задач сухо политических, мелких, или конфортативных, разрешаемых в угоду своей субъективности.
А для него и для сотен таких, как он, этот всероссийский город — очаг духовной жизни. Здесь стали они любить науку, общественную правду, понимать красоту во всех
видах творчества, распознавать: кто друг, кто враг того, из-за чего только и стоит жить на свете.
Критическая гносеология обосновывает и оправдывает разные
виды творчества дифференцированной культуры, но этим не раскрывает, а закрывает творческую природу человека.
Неточные совпадения
Я все время имею в
виду не демократические программные требования и задания, которые заключают в себе некую правду и справедливость, а тот дух отвлеченной демократии, ту особую общественную метафизику и мораль, в которой преобладает внешнее над внутренним, агитация над воспитанием, притязательность над ответственностью, количества над качествами, уравнительная механика масс над
творчеством свободного духа.
Но вполне понятной может стать моя внутренняя религиозная жизнь и моя религиозная драма только в связи с пережитым мной внутренним опытом, глубоким внутренним кризисом — я имею в
виду основную мечту моей жизни, тему о
творчестве человека.
Нам скажут, что мы впадаем в отрицание всякого
творчества и не признаем искусства иначе, как в
виде дагерротипа.
Заявляя о неудовлетворительности упомянутых форм, и в особенности напирая на то, что у нас они (являясь в
виде заношенного чужого белья) всегда претерпевали полнейшее фиаско, он в то же время завиняет и самый процесс
творчества, называет его бесплодным метанием из угла в угол, анархией, бунтом.
Если со временем какому-нибудь толковому историку искусств попадутся на глаза шкап Бутыги и мой мост, то он скажет: «Это два в своем роде замечательных человека: Бутыга любил людей и не допускал мысли, что они могут умирать и разрушаться, и потому, делая свою мебель, имел в
виду бессмертного человека, инженер же Асорин не любил ни людей, ни жизни; даже в счастливые минуты
творчества ему не были противны мысли о смерти, разрушении и конечности, и потому, посмотрите, как у него ничтожны, конечны, робки и жалки эти линии»…