Неточные совпадения
— Голубиное сердце, —
добавила Анна Михайловна.
В другой раз Даше все казалось, что о ней никто не хочет позаботиться, что ее все бросили.
— Тут одна, — сказала Дора, снова остановись и указывая на исчезающий за холмом домик Жервезы, — а вон там
другая, —
добавила она, бросив рукою по направлению на север. — Вы, пожалуйста, никогда не называйте меня доброю. Это значит, что вы меня совсем не знаете. Какая у меня доброта? Ну, какая? Что меня любят, а я не кусаюсь, так
в этом доброты нет; после этого вы, пожалуй, и о себе способны возмечтать, что и вы даже добрый человек.
Неточные совпадения
Писатель начал рассказывать о жизни интеллигенции тоном человека, который опасается, что его могут
в чем-то обвинить. Он смущенно улыбался, разводил руками, называл полузнакомые Климу фамилии
друзей своих и сокрушенно
добавлял:
— Как можно! — с испугом сказал Леонтий, выхватывая письмо и пряча его опять
в ящик. — Ведь это единственные ее строки ко мне,
других у меня нет… Это одно только и осталось у меня на память от нее… —
добавил он, глотая слезы.
Героем дворни все-таки оставался Егорка: это был живой пульс ее. Он своего дела, которого, собственно, и не было, не делал, «как все у нас», — упрямо мысленно
добавлял Райский, — но зато совался поминутно
в чужие дела. Смотришь, дугу натягивает, и сила есть: он коренастый, мускулистый, длиннорукий, как орангутанг, но хорошо сложенный малый. То сено примется помогать складывать на сеновал: бросит охапки три и кинет вилы, начнет болтать и мешать
другим.
Его пронимала дрожь ужаса и скорби. Он, против воли, группировал фигуры, давал положение тому,
другому, себе
добавлял, чего недоставало, исключал, что портило общий вид картины. И
в то же время сам ужасался процесса своей беспощадной фантазии, хватался рукой за сердце, чтоб унять боль, согреть леденеющую от ужаса кровь, скрыть муку, которая готова была страшным воплем исторгнуться у него из груди при каждом ее болезненном стоне.
Меня даже зло взяло. Я не знал, как быть. «Надо послать к одному старику, — посоветовали мне, — он, бывало, принашивал меха
в лавки, да вот что-то не видать…» — «Нет, не извольте посылать», — сказал
другой. «Отчего же, если у него есть? я пошлю». — «Нет, он теперь употребляет…» — «Что употребляет?» — «Да, вино-с. Дрянной старичишка! А нынче и отемнел совсем». — «Отемнел?» — повторил я. «Ослеп», —
добавил он.