Прозвище «несмертельного», данное Головану, не выражало собою насмешки и отнюдь не было пустым, бессмысленным звуком — его прозвали несмертельным вследствие сильного убеждения, что Голован — человек особенный; человек, который не боится смерти. Как могло сложиться о нем такое мнение среди людей, ходящих
под богом и всегда помнящих о своей смертности? Была ли на это достаточная причина, развившаяся в последовательной условности, или же такую кличку ему дала простота, которая сродни глупости?
Неточные совпадения
Шарахнутся где-нибудь добрые христиане от взмаха казачьей нагайки целой стеною в пять, в шесть сот человек, и как попрут да поналяжут стеной дружненько, так из середины только стон да пах пойдет, а потом, по освобождении, много видано женского уха в серьгах рваного и персты из-под колец верчены, а две-три души и совсем
богу преставлялись.
Те догадались, что он немой. «Ничего, — говорят, — ничего, раб божий, не благодари нас, а
богу благодарствуй», — и стали его вытаскивать из повозки — мужчины
под плечи и
под ноги, а женщины только его слабые ручки поддерживали и еще более напугались страшного состояния больного, потому что руки у него в плечевых суставах совсем «перевалилися» и только волосяными веревками были кое-как перевязаны.
— Игнатий Львович, вы, конечно, теперь поправились, — говорил доктор, выбирая удобную минуту для такого разговора, — но все мы
под богом ходим… Я советовал бы на всякий случай привести в порядок все ваши бумаги.
— Нет, а так: задачи в жизни не вышло. Да это всё
под Богом, все мы под Богом ходим; а справедлив должен быть человек — вот что! Богу угоден, то есть.
— Тятенька любезный, все мы
под богом ходим и дадим ответ на страшном пришествии, а вам действительно пора бы насчет души соображать. Другие-то старички вон каждодневно, например, в церковь, а вы, прямо сказать, только сквернословите.
Неточные совпадения
Под берегом раскинуты // Шатры; старухи, лошади // С порожними телегами // Да дети видны тут. // А дальше, где кончается // Отава подкошенная, // Народу тьма! Там белые // Рубахи баб, да пестрые // Рубахи мужиков, // Да голоса, да звяканье // Проворных кос. «
Бог на́ помочь!» // — Спасибо, молодцы!
Одна, зачем
Бог ведает, // Меж полем и дорогою // Густая липа выросла. //
Под ней присели странники // И осторожно молвили: // «Эй! скатерть самобраная, // Попотчуй мужиков!»
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что будет?
Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — //
Под розгами,
под палками // По мелочам ушла!
Тут только понял Грустилов, в чем дело, но так как душа его закоснела в идолопоклонстве, то слово истины, конечно, не могло сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в первую минуту, что
под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна осталась верною истинному
богу.
Алексей Александрович бросил депешу и, покраснев, встал и стал ходить по комнате. «Quos vult perdere dementat» [«Кого
бог хочет погубить, того он лишает разума»], сказал он, разумея
под quos те лица, которые содействовали этому назначению.