Неточные совпадения
В доме-то что
у них из-за этого было, страсти Божьи, как, бывало, расскажут.
А Великий пост был:
у нас в
доме как вот словно в монастыре, опричь грибов ничего не варили, да и то по середам и по пятницам без масла.
Днями она бегала по купеческим
домам, давая полтинные уроки толстоногим дщерям русского купечества, а по вечерам часто играла за два целковых на балах и танцевальных вечеринках
у того же купечества и вообще
у губернского demi-mond’а. [полусвета (франц.).]
— А! видишь, я тебе, гадкая Женька, делаю визит первая. Не говори, что я аристократка, — ну, поцелуй меня еще, еще. Ангел ты мой! Как я о тебе соскучилась — сил моих не было ждать, пока ты приедешь.
У нас гостей полон
дом, скука смертельная, просилась, просилась к тебе — не пускают. Папа приехал с поля, я села в его кабриолет покататься, да вот и прикатила к тебе.
— Нет, в том-то и дело, что я с вами — то совсем осмотрелась,
у вас мне так нравится, а
дома все как-то так странно — и суетливо будто и мертво. Вообще странно.
— Она хозяйничает;
у нее все так хорошо, так тихо, что не вышел бы из
дома, — сочла нужным сказать Лиза.
— Полноте, что вам там
дома с своим стариком делать?
У нас вот будет какой гусарчик Канивцов — чудо!
— Это гадко, а не просто нехорошо. Парень слоняется из
дома в
дом по барынькам да сударынькам, везде ему рады. Да и отчего ж нет? Человек молодой, недурен, говорить не дурак, — а
дома пустые комнаты да женины капризы помнятся; эй, глядите, друзья, попомните мое слово: будет
у вас эта милая Зиночка ни девушка, ни вдова, ни замужняя жена.
— А
у нас-то теперь, — говорила бахаревская птичница, —
у нас скука престрашенная… Прямо сказать, настоящая Сибирь, как есть Сибирь. Мы словно как в гробу живем. Окна в
доме заперты, сугробов нанесло, что и не вылезешь: живем старые да кволые. Все-то наши в городе, и таково-то нам часом бывает скучно-скучно, а тут как еще псы-то ночью завоют, так инда даже будто как и жутко станет.
В восемь часов утра начинался день в этом
доме; летом он начинался часом ранее. В восемь часов Женни сходилась с отцом
у утреннего чая, после которого старик тотчас уходил в училище, а Женни заходила на кухню и через полчаса являлась снова в зале. Здесь, под одним из двух окон, выходивших на берег речки, стоял ее рабочий столик красного дерева с зеленым тафтяным мешком для обрезков. За этим столиком проходили почти целые дни Женни.
Это дело делать
у нее сводилось к исполнению женских обязанностей
дома для того, чтобы всем в
доме было как можно легче, отраднее и лучше.
— Какая же тут причина нужна? Мне очень хорошо теперь
у себя
дома; я занимаюсь — вот и вся причина.
— Ты того, Петруха… ты не этого… не падай духом. Все, брат, надо переносить.
У нас в полку тоже это случилось.
У нас раз этого ротмистра разжаловали в солдаты. Разжаловали, пять лет был в солдатах, а потом отличился и опять пошел: теперь полицеймейстером служит на Волге; женился на немке и два
дома собственные купил. Ты не огорчайся: мало ли что в молодости бывает!
За садовою решеткою послышался тяжелый топот лошади, аккомпанируемый сухим стуком колес, и дрожки остановились
у крыльца бахаревского
дома.
Кроме лиц, вошедших в
дом Гловацкого вслед за Сафьяносом, теперь в зале был Розанов. Он был в довольно поношенном, но ловко сшитом форменном фраке, тщательно выбритый и причесанный, но очень странный. Смирно и потерянно, как семинарист в помещичьем
доме, стоял он, скрестив на груди руки,
у одного окна залы, и по лицу его то там, то сям беспрестанно проступали пятна.
Нечай только напрасно рассчитывал вспоминать с Розановым на свободе старину или играть с ним в шахи. Ни для того, ни для другого
у него не было свободного времени. Утро выгоняло его из
дома, и поздний вечер не всегда заставал его
дома.
И Давыдовская, и ее постоялец были ежедневными посетителями Нечаев. Даже мало сказать, что они были ежедневными посетителями, — они вертелись там постоянно, когда им некуда было деться, когда
у себя им было скучно или когда никуда не хотелось идти из
дома.
— Плохая пища, фермер.
У меня нет
дома. Я вдова, я работаю людям из хлеба. Мне некуда идти с моим дитятей, я кормлю его тем, чего не съедят хозяйские дети.
На двадцать втором году Вильгельм Райнер возвратился домой, погостил
у отца и с его рекомендательными письмами поехал в Лондон. Отец рекомендовал сына Марису, Фрейлиграту и своему русскому знакомому, прося их помочь молодому человеку пристроиться к хорошему торговому
дому и войти в общество.
Просьба старика была выполнена самым удовлетворительным образом. Через месяц после приезда в Лондон молодой Райнер был подручным клерком
у Джемса Смита и имел вход в несколько семейных
домов самых разных слоев.
У ворот
дома капитанши Давыдовской компания приглашала Розанова и Арапова ехать провести повеселее ночку.
«Черт возьми, что же это
у нее сидит в мозгу?» — спрашивал себя умный человек, даже задувая
дома свечку и оборачиваясь к стенке; но ни одного раза ни один умный человек не отгадал, что в мозгу
у маркизы просто сидит заяц.
Прекрасным осенним вечером, когда румяная заря ярким полымем догорала на золоченых кремлевских вышках, Розанов с Райнером выехали из одного переулка в Чистые Пруды и остановились
у ворот
дома полковника Сте—цкого.
Лобачевский был не охотник до знакомств и сидел почти безвыходно
дома или в последнее время
у Розанова, с которым они жили дверь обо дверь и с первой же встречи как-то стали очень коротки.
У Пармена Семеновича был собственный двухэтажный
дом у Введенья в Барашах. Когда Розанов с Лобачевским подъехали к этому
дому, из него во все окна глядел теплый, веселый свет.
— Да-с. Мы служащие
у Ильи Артамоновича Нестерова, только Пармен Семенович над всеми делами надзирают, вроде как директора, а я часть имею; рыбными промыслами заведую. Вы пожалуйте ко мне как-нибудь, вот вместе с господином Лобачевским пожалуйте. Я там же в нестеровском
доме живу. В контору пожалуйте. Спросите Андрияна Николаева: это я и есть Андриян Николаев.
Менее чем через час доктор остановился
у подъезда довольно большого
дома, в приходе Николы Явленного.
Карета Варвары Ивановны остановилась сначала
у одного большого
дома неподалеку от университета.
Они остановились
у нестеровского
дома.
В конуре
у калитки еще жила старая цепная собака, и более, казалось, никто не обитал в этом
доме.
На Мясницкой доктор остановился
у невысокого каменного
дома с мезонином и вошел в калитку.
— Так-с; они ни больше ни меньше, как выдали студента Богатырева, которого увезли в Петербург в крепость; передавали все, что слышали на сходках и в
домах, и, наконец, Розанов украл, да-с, украл
у меня вещи, которые, вероятно, сведут меня, Персиянцева и еще кого-нибудь в каторжную работу. Но тут дело не о нас. Мы люди, давно обреченные на гибель, а он убил этим все дело.
— Ггггааа! и такие люди были
у меня! И я в моем
доме принимала таких людей! — вопила маркиза, закрывая рукою свой лоб. — Где Оничка?
Оказалось, что Онички нет
дома.
У маркизы сделалась лихорадка; феи уложили ее в постель, укутали и сели по сторонам кровати; Лиза поехала домой, Арапов пошел ночевать к Бычкову, а Персиянцева упросил слетать завтра утром в Лефортово и привезти ему, Арапову, оставленные им на столе корректуры.
Но вскоре ей самой стало очень не нравиться поведение мужа: он все водился с какими-то странными героями; в
доме у них никто почти не показывался, а сам муж нисколько не заботился восполнить одиночество Полиньки и летал бог знает где, исчезая на целые недели.
— Слушайте, Бахарева, что я написала, — сказала она, вставши, и прочла вслух следующее: «Мы живем самостоятельною жизнью и, к великому скандалу всех маменек и папенек, набираем себе знакомых порядочных людей. Мы знаем, что их немного, но мы надеемся сформировать настоящее общество. Мы войдем в сношения с Красиным, который живет в Петербурге и о котором вы знаете: он даст нам письма. Метя на вас только как на порядочного человека, мы предлагаем быть
у нас в Богородицком, с того угла в
доме Шуркина». Хорошо?
— Э! дудки это, панове! Ксендзы похитрее вас.
У вас в каждом
доме что ни женщина, то ксендзовский адвокат. Ксендзы да жиды крепче вас самих в Польше. Разоряйтесь понемножку, так жиды вас всех заберут в лапы, и будет новое еврейское царство.
Девушка еще дорогой рассказала ему все, что
у них произошло
дома. Помада знал Ольгу Александровну так хорошо, что много о ней ему рассказывать было нечего.
Лиза была в это время в разладе с своими и не выходила за порог своей комнаты. Полинька Калистратова навещала ее аккуратно каждое утро и оставалась
у ней до обеда. Бертольди Ольга Сергеевна ни за что не хотела позволить Лизе принимать в своем
доме; из-за этого-то и произошла новая размолвка Лизы с матерью.
Полинька Калистратова обыкновенно уходила от Лизы домой около двух часов и нынче ушла от Лизы в это же самое время. Во всю дорогу и
дома за обедом Розанов не выходил из головы
у Полиньки. Жаль ей очень его было. Ей приходили на память его теплая расположенность к ней и хлопоты о ребенке, его одиночество и неуменье справиться с своим положением. «А впрочем, что можно и сделать из такого положения?» — думала Полинька и вышла немножко погулять.
Он не забыл только того, что произошло
у него
дома, но все последующее для него исчезало в каком-то диком чаду.
Лобачевского Розанов не застал
дома, сложил
у него свои вещи и улетучился.
— Моя дочь пока еще вовсе не полновластная хозяйка в этом
доме. В этом
доме я хозяйка и ее мать, — отвечала Ольга Сергеевна, показывая пальцем на свою грудь. — Я хозяйка-с, и прошу вас не бывать здесь, потому что
у меня дочери девушки и мне дорога их репутация.
Полиньке Калистратовой Лиза никаких подробностей не рассказывала, а сказала только, что
у нее
дома опять большие неприятности. Полиньке это происшествие рассказала Бертольди, но она могла рассказать только то, что произошло до ее ухода, а остального и она никогда не узнала.
— Это для вас все равно, maman. Я
у вас жить решительно не могу: вы меня лишаете общества, которое меня интересует, вы меня грозили посадить в смирительный
дом, ну, сажайте. Я с вами не ссорюсь, но жить с вами не могу.
Евгения Петровна упросила Лизу погостить
у нее два-три дня, пока
дом немножко отогреется и все приведется в порядок.
Бахарева прогостила
у подруги четверо суток и стала собираться в
Дом. В это время произошла сцена: няня расплакалась и Христом-богом молила Лизу не возвращаться.
Погостив с Лизою
у Женни во время приведения в порядок общественного
Дома, старушка совершенно упилась мирными прелестями тихого семейного житья, к которому она привыкла, и не могла без трепета вспомнить о гражданском
Доме и житье под командою Белоярцева, при новых, совершенно неприятных ей порядках. Она просила, умоляла Лизу позволить ей увезти оттуда все их вещи; плакала, бранилась и, наконец, объявила...
Как Алексей Сергеевич Богатырев отыскивал родственников, так он ползком, на дне морском, где только мог, добывал работу для гражданок
Дома; которой добыл переводы, которой нашел музыкальные уроки, которой уступил часть своих уроков, — словом, в течение месяца всем достал занятий, кроме Бертольди, которая, как вышло на поверку, хвастала своими трудами
у какого-то известного ей московского пошляка-редактора.