Бежит Помада под гору, по тому самому спуску, на который он когда-то несся орловским рысаком навстречу Женни и Лизе. Бежит он сколько есть силы и
то попадет в снежистый перебой, что пурга здесь позабыла, то раскатится по наглаженному полозному следу, на котором не удержались пушистые снежинки. Дух занимается у Помады. Злобствует он, и увязая в переносах, и падая на голых раскатах, а впереди, за Рыбницей, в ряду давно темных окон, два окна смотрят, словно волчьи глаза в овраге.
Неточные совпадения
Эта голова составляет самую резкую особенность всей фигуры Юстина Помады: она у него постоянно как будто
падает и в этом падении тянет его
то в
ту,
то в другую сторону, без всякого на
то соизволения ее владельца.
На третьи сутки, в
то самое время, как Егор Николаевич Бахарев, восседая за прощальным завтраком, по случаю отъезда Женни Гловацкой и ее отца в уездный городок, вспомнил о Помаде, Помада в первый раз пришел в себя, открыл глаза, повел ими по комнате и, посмотрев на костоправку, заснул снова. До вечера он
спал спокойно и вечером, снова проснувшись, попросил чаю.
В одиннадцать часов довольно ненастного зимнего дня, наступившего за бурною ночью, в которую Лиза так неожиданно появилась в Мереве, в бахаревской сельской конторе, на
том самом месте, на котором ночью
спал доктор Розанов, теперь весело кипел не совсем чистый самовар. Около самовара стояли четыре чайные чашки, чайник с обделанным в олово носиком, молочный кубан с несколько замерзшим сверху настоем, бумажные сверточки чаю и сахару и связка баранок. Далее еще что-то было завязано в салфетке.
— Никакого пренебрежения нет: обращаюсь просто, как со всеми. Ты меня извинишь, Женни, я хочу дочитать книгу, чтобы завтра ее с тобой отправить к Вязмитинову, а
то нарочно посылать придется, — сказала Лиза, укладываясь
спать и ставя возле себя стул со свечкой и книгой.
Выбор недовольных всегда
падает на книги протестующие, и чем сдержаннее, чем темнее выражается протест,
тем он кажется серьезнее и даже справедливее.
— Ты
того, Петруха… ты не этого… не
падай духом. Все, брат, надо переносить. У нас в полку тоже это случилось. У нас раз этого ротмистра разжаловали в солдаты. Разжаловали, пять лет был в солдатах, а потом отличился и опять пошел: теперь полицеймейстером служит на Волге; женился на немке и два дома собственные купил. Ты не огорчайся: мало ли что в молодости бывает!
Здесь был только зоологический Розанов, а был еще где-то другой, бесплотный Розанов, который летал
то около детской кроватки с голубым ситцевым занавесом,
то около постели, на которой
спала женщина с расходящимися бровями, дерзостью и эгоизмом на недурном, но искаженном злостью лице,
то бродил по необъятной пустыне, ловя какой-то неясный женский образ, возле которого ему хотелось
упасть, зарыдать, выплакать свое горе и, вставши по одному слову на ноги, начать наново жизнь сознательную, с бестрепетным концом в пятом акте драмы.
Дарью Афанасьевну очень огорчала такая каторжная жизнь мужа. Она часто любила помечтать, как бы им выбиться из этой проклятой должности, а сам Нечай даже ни о чем не мечтал. Он вез как ломовая лошадь, которая, шатаясь и дрожа, вытягивает воз из одного весеннего зажора, для
того чтобы
попасть с ним в другой, потому что свернуть в сторону некуда.
— Что это! бунт! — крикнул sous-lieutenant и, толкнув замершую у его ног женщину, громко крикнул
то самое «
пали», которое заставило пастора указать сыну в последний раз на Рютли.
И Лиза и Бертольди охотно остались ночевать у Полиньки; а так как ни Лиза, ни Бертольди
спать не ложились, а Полинька лежала в блузе,
то и доктор с Помадою остались проводить эту страшную ночь вместе.
— Не знаю, доктор. Я ходила в Москву, в почтамт, и долго там прождала. Вернулась, он
спал и с
тех пор едва откроет глазки и опять заводит, опять
спит. Послушайте, как он дышит… и ничего не просит. Это ведь не простой же сон?
—
Спите, вам говорят, —
тем же спокойным, но настойчивым тоном отвечала Калистратова.
Глядя в темный потолок комнаты, он старался припомнить хоть что-нибудь, хоть
то, где он и как сюда
попал?
В последнюю ночь, проведенную Розановым в своей московской квартире, Ольга Александровна два раза приходила в комнату искать зажигательных спичек. Он видел это и продолжал читать. Перед утром она пришла взять свой платок, который будто забыла на
том диване, где
спал Розанов, но он не видал и не слыхал.
Не
спал в этом доме еще Белоярцев. Он проходил по своей комнате целую ночь в сильной тревоге.
То он брал в руки один готовый слепок,
то другой, потом опять он бросал их и тоже только перед утром совсем одетый
упал на диван, не зная, как вести себя завтра.
Белоярцев выносил это объяснение с спокойствием, делающим честь его уменью владеть собою, и довел дело до
того, что в первую пятницу в Доме, было нечто вроде вечерочка. Были тут и граждане, было и несколько мирян. Даже здесь появился и приехавший из Москвы наш давний знакомый Завулонов. Белоярцев был в самом приятном духе: каждого он приветил, каждому, кем он дорожил хоть каплю, он
попал в ноту.
Райнера нимало не оскорбили эти обидные слова: сердце его было полно жалости к несчастной девушке и презрения к людям, желавшим сунуть ее куда
попало для
того только, чтобы спустить с глаз.
Евгения Петровна тихо прошла со свечою по задним комнатам. В другой маленькой детской
спала крепким сном мамка, а далее, закинув голову на спинку дивана, похрапывала полнокровная горничная. Хозяйка
тем же осторожным шагом возвратилась в спальню. Вязмитинов еще не возвращался. В зале стучал медленно раскачивающийся маятник стенных часов.
Розанов возвратился домой от Вязмитиновых весьма поздно. Проходя через свою гостиную, он едва не
упал, наткнувшись на большой узел, и в
то же время увидал, что с стоящего здесь мягкого дивана поднялась и села женская фигура в спальном чепце и белой кофте.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг
упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не
то я смертью окончу жизнь свою».
Смотреть никогда не мог на них равнодушно; и если случится увидеть этак какого-нибудь бубнового короля или что-нибудь другое,
то такое омерзение
нападет, что просто плюнешь.
Ой! ночка, ночка пьяная! // Не светлая, а звездная, // Не жаркая, а с ласковым // Весенним ветерком! // И нашим добрым молодцам // Ты даром не прошла! // Сгрустнулось им по женушкам, // Оно и правда: с женушкой // Теперь бы веселей! // Иван кричит: «Я
спать хочу», // А Марьюшка: — И я с тобой! — // Иван кричит: «Постель узка», // А Марьюшка: — Уляжемся! — // Иван кричит: «Ой, холодно», // А Марьюшка: — Угреемся! — // Как вспомнили
ту песенку, // Без слова — согласилися // Ларец свой попытать.
— // Я знал Ермилу, Гирина, //
Попал я в
ту губернию // Назад
тому лет пять // (Я в жизни много странствовал, // Преосвященный наш // Переводить священников // Любил)…
Пред каждою иконою // Иона
падал ниц: // «Не спорьте! дело Божие, // Котора взглянет ласковей, // За
тою и пойду!» // И часто за беднейшею // Иконой шел Ионушка // В беднейшую избу.