Неточные совпадения
А пока у Никитушки шел этот разговор с Евгенией Петровной, старуха Абрамовна, рассчитавшись с заспанным дворником за самовар, горницу, овес да сено и заткнув за пазуху
своего капота замшевый мешочек с деньгами, будила другую девушку, которая не оказывала никакого внимания к словам старухи и
продолжала спать сладким сном молодости. Управившись с собою, Марина Абрамовна завязала узелки и корзиночки, а потом одну за другою вытащила из-под головы спящей обе подушки и понесла их к тарантасу.
— Отличная жизнь, —
продолжал иронически доктор, — и преполезная тоже! Летом около барышень цветочки нюхает, а зиму, в ожидании этого летнего блаженства, бегает по
своему чулану, как полевой волк в клетке зверинца. Ты мне верь; я тебе ведь без всяких шуток говорю, что ты дуреть стал: ты-таки и одуреешь.
Помада
продолжал помахивать у
своего носа еловою веточкой и молчал, выдерживая
свое достоинство.
— Что это, матушка! опять за
свои книжечки по ночам берешься? Видно таки хочется ослепнуть, — заворчала на Лизу старуха, окончив
свою долгую вечернюю молитву. — Спать не хочешь, —
продолжала она, — так хоть бы подруги-то постыдилась! В кои-то веки она к тебе приехала, а ты при ней чтением занимаешься.
— Это по философии, —
продолжал доктор, — а я вот вам еще докажу это
своей методой.
Ученое общество
продолжало благодушествовать в зале. С каждым новым стаканом Сафьянос все более и более вовлекался в
свою либеральную роль, и им овладевал хвастливый бес многоречия, любящий все пьяные головы вообще, а греческие в особенности.
Доктор имел в
своей жизни много доводов в пользу практического смысла Нечая и взял его слова, как говорят в Малороссии, «в думку», но не усвоил себе нечаевского взгляда на дела и на личность Арапова, а
продолжал в него всматриваться внимательнее.
— Это все, что я видел? — спросил незнакомец,
продолжая ходить и смотреть на
свои опущенные к коленям руки.
— Не узнаешь, не ждал, шельмец ты этакой! —
продолжал гость, целуя Розанова и сминая его в
своих объятиях.
— Ранец-то
свой подыми, —
продолжал мужик, указывая на валяющийся под крылечком чемоданчик. Помада поднял чемоданчик и уселся снова.
— Из разных мест, братец; здравствуйте, Полина Петровна, — добавил он, снимая
свой неизменный блин с голубым околышем, и сейчас же
продолжал: — взопрел, братец, как лошадь; такой узлище тяжелый, чтоб его черт взял совсем.
— Я ехал из
своей деревни жениться, —
продолжал Калистратов, тщательно вытирая платком браслет. — Вещей со мною было на сто тысяч. Я сошел дорогой, а ямщик, ррракалья этакая, хвать по лошадям. Я догнал сзади и за колеса: тпру, и стой.
В последнюю ночь, проведенную Розановым в
своей московской квартире, Ольга Александровна два раза приходила в комнату искать зажигательных спичек. Он видел это и
продолжал читать. Перед утром она пришла взять
свой платок, который будто забыла на том диване, где спал Розанов, но он не видал и не слыхал.
— За гацианта одного вышла, тут на
своей даче жили, — тихо объяснила старуха,
продолжая управляться с слезою.
Продолжая фланировать в новой маске, он внимательно прислушивался к частым жалобам недовольных порочными наклонностями общества, болел перед ними гражданскою болезнью и сносил
свои скорби к Райнеру, у которого тотчас же после его приезда в Петербург водворилась на жительстве целая импровизованная семья.
Вязмитинов отказался от усилий дать жене видное положение и
продолжал уравнивать себе дорогу. Только изредка он покашивался на Женни за ее внимание к Розанову, Лизе, Полиньке и Райнеру, тогда как он не мог от нее добиться такого же или даже хотя бы меньшего внимания ко многим из
своих новых знакомых.
— А таких женщин немного, которые не имеют в виду сделать человека
своим оброчником, —
продолжал Красин. — Для этого нужно много правильного развития.
Он было после первой попытки хотел оставить педагогическое поприще, но слушательницы упросили его
продолжать, — и он прочел
свой полный курс, состоявший из пяти или шести лекций.
«Вильгельм Райнер, — спокойно прочитал Вязмитинов и
продолжал: — он во всем сознался, но наотрез отказался назвать кого бы то ни было из
своих сообщников, и вчера приговорен к расстрелянию. — Приговор будет исполняться ровно через неделю у нас „за городом“.»
Но река
продолжала свой говор, и в этом говоре слышалось что-то искушающее, почти зловещее. Казалось, эти звуки говорили:"Хитер, прохвост, твой бред, но есть и другой бред, который, пожалуй, похитрей твоего будет". Да; это был тоже бред, или, лучше сказать, тут встали лицом к лицу два бреда: один, созданный лично Угрюм-Бурчеевым, и другой, который врывался откуда-то со стороны и заявлял о совершенной своей независимости от первого.
В продолжение этого времени он имел удовольствие испытать приятные минуты, известные всякому путешественнику, когда в чемодане все уложено и в комнате валяются только веревочки, бумажки да разный сор, когда человек не принадлежит ни к дороге, ни к сиденью на месте, видит из окна проходящих плетущихся людей, толкующих об своих гривнах и с каким-то глупым любопытством поднимающих глаза, чтобы, взглянув на него, опять
продолжать свою дорогу, что еще более растравляет нерасположение духа бедного неедущего путешественника.
Неточные совпадения
Он не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже
своего рода сила, обладая которою можно покорить мир. Он ничего не знал ни о процессе образования рек, ни о законах, по которому они текут вниз, а не вверх, но был убежден, что стоит только указать: от сих мест до сих — и на протяжении отмеренного пространства наверное возникнет материк, а затем по-прежнему, и направо и налево, будет
продолжать течь река.
— Мало ты нас в прошлом году истязал? Мало нас от твоей глупости да от твоих шелепов смерть приняло? —
продолжали глуповцы, видя, что бригадир винится. — Одумайся, старче! Оставь
свою дурость!
Так начинает
свой рассказ летописец и затем, сказав несколько слов в похвалу
своей скромности,
продолжает:
Николай Левин
продолжал говорить: — Ты знаешь, что капитал давит работника, — работники у нас, мужики, несут всю тягость труда и поставлены так, что сколько бы они ни трудились, они не могут выйти из
своего скотского положения.
Но он не сделал ни того, ни другого, а
продолжал жить, мыслить и чувствовать и даже в это самое время женился и испытал много радостей и был счастлив, когда не думал о значении
своей жизни.