Неточные совпадения
Если б я был поэт, да еще хороший поэт, я бы непременно описал вам, каков был в этот
вечер воздух и как хорошо было в такое время сидеть на лавочке под высоким частоколом бахаревского сада, глядя на зеркальную поверхность тихой реки и запоздалых овец, с блеянием перебегавших
по опустевшему мосту.
Верстовой столб представляется великаном и совсем как будто идет, как будто вот-вот нагонит; надбрежная ракита смотрит горою, и запоздалая овца, торопливо перебегающая
по разошедшимся половицам моста, так хорошо и так звонко стучит своими копытками, что никак не хочется верить, будто есть люди, равнодушные к красотам природы, люди, способные то же самое чувствовать, сидя
вечером на каменном порожке инвалидного дома, что чувствуешь только, припоминая эти милые, теплые ночи, когда и сонная река, покрывающаяся туманной дымкой, <и> колеблющаяся возле ваших ног луговая травка, и коростель, дерущий свое горло на противоположном косогоре, говорят вам: «Мы все одно, мы все природа, будем тихи теперь, теперь такая пора тихая».
— Очень может быть, — поддержала ее Ольга Сергеевна,
по мнению которой ни один разумный человек
вечером не должен был оставаться над водою.
На третьи сутки, в то самое время, как Егор Николаевич Бахарев, восседая за прощальным завтраком,
по случаю отъезда Женни Гловацкой и ее отца в уездный городок, вспомнил о Помаде, Помада в первый раз пришел в себя, открыл глаза, повел ими
по комнате и, посмотрев на костоправку, заснул снова. До
вечера он спал спокойно и
вечером, снова проснувшись, попросил чаю.
Смотритель и Вязмитинов с Зарницыным были на
вечере, но держались как-то в сторонке, а доктор обещал быть, но не приехал. Лиза и здесь,
по обыкновению, избегала всяких разговоров и, нехотя протанцевав две кадрили, ушла в свою комнату с Женей.
Вечером, когда сумрак сливает покрытые снегом поля с небом,
по направлению от Мерева к уездному городу ехали двое небольших пошевней. В передних санях сидели Лиза и Гловацкая, а в задних доктор в огромной волчьей шубе и Помада в вытертом котиковом тулупчике, который
по милости своего странного фасона назывался «халатиком».
Розанов с Араповым пошли за Лефортовский дворец, в поле.
Вечер стоял тихий, безоблачный,
по мостовой от Сокольников изредка трещали дрожки, а то все было невозмутимо кругом.
— О! исправди не слушать их? — лукаво улыбаясь, спросил Канунников. — Ну, будь по-твоему: будь они неладны, не стану их слушать. Спасибо, научил. Так я, брат, и хлеба-соли им теперь не дам, а тебя с товарищем попотчую. Послезавтра моя баба именины справляет; приезжайте
вечером пирога поесть.
В опустевших домах теперь пошла новая жизнь. Розанов, проводив Бахаревых, в тот же день
вечером зашел к Лизе и просидел долго за полночь. Говорили о многом и по-прежнему приятельски, но не касались в этих разговорах друг друга.
По поводу открытой Бычковым приписки на «рае Магомета» у Лизы задался очень веселый
вечер. Переходя от одного смешного предмета к другому, гости засиделись так долго, что когда Розанов, проводив до ворот Полиньку Калистратову, пришел к своей калитке, был уже второй час ночи.
С того дня он аккуратно каждый
вечер являлся к ней, и они до поздней ночи бродили
по Сокольницкому лесу.
Между тем день стал склоняться к
вечеру; на столе у Розанова все еще стоял нетронутый обед, а Розанов, мрачный и задумчивый, ходил
по опустевшей квартире. Наконец и стемнело; горничная подала свечи и еще раз сказала...
В брачный
вечер Женни все эти вещи были распределены
по местам, и Феоктиста, похаживая
по спальне, то оправляла оборки подушек, то осматривала кофту, то передвигала мужские и женские туфли новобрачных.
Вскоре
по приезде его в Петербург он встретился случайно с Лизой, стал навещать ее
вечерами, перезнакомился со всем кружком, к которому судьба примкнула Бахареву, и сам сделался одним из самых горячих членов этого кружка.
Подниматься в нее нужно было
по черной, плитяной лестнице, всегда залитой брызгами зловонных помой и местами закопченной теплящимися здесь
по зимним
вечерам ночниками.
Это болезненное явление приключилось с Белоярцевым
вечером на первый, не то на второй день
по переходе в Дом и выражалось столь нестерпимым образом, что Лиза посоветовала ему уйти успокоиться в свою комнату, а Абрамовна, постоянно игнорировавшая
по своему невежеству всякое присутствие нервов в человеческом теле,
по уходе Белоярцева заметила...
Перед
вечером у нее началось в груди хрипение, которое становилось слышным
по всей комнате.
Спустя месяц после только что рассказанных событий, далеко от Петербурга,
по извилистой дорожке, проложенной луговою поймою реки Саванки, перед
вечером катились незатейливые бегунцы, на которых сидел коренастый молодой купец в сером люстриновом сюртуке и старомодном картузе с длинным прямым козырьком.
Молодого человека, проезжающего в этот хороший
вечер по саванскому лугу, зовут Лукою Никоновичем Маслянниковым. Он сын того Никона Родионовича Маслянникова, которым в начале романа похвалялся мещанин, как сильным человеком: захочет тебя в острог посадить — засадит; захочет в полиции розгами отодрать — тоже отдерет в лучшем виде.
Неточные совпадения
Ласкала слух та песенка, // Негромкая и нежная, // Как ветер летним
вечером, // Легонько пробегающий //
По бархатной муравушке, // Как шум дождя весеннего //
По листьям молодым!
«А
вечером по чайничку // Горячего чайку…»
— А что ты дашь? — // «Дам хлебушка //
По полупуду в день, // Дам водки
по ведерочку, // Поутру дам огурчиков, // А в полдень квасу кислого, // А
вечером чайку!»
Сижу, креплюсь…
по счастию, // День кончился, а к
вечеру // Похолодало, — сжалился // Над сиротами Бог!
Не ветры веют буйные, // Не мать-земля колышется — // Шумит, поет, ругается, // Качается, валяется, // Дерется и целуется // У праздника народ! // Крестьянам показалося, // Как вышли на пригорочек, // Что все село шатается, // Что даже церковь старую // С высокой колокольнею // Шатнуло раз-другой! — // Тут трезвому, что голому, // Неловко… Наши странники // Прошлись еще
по площади // И к
вечеру покинули // Бурливое село…