— За идею, за идею, — шумел он. — Идею должно отстаивать.
Ну что ж делать: ну, будет солдат! Что ж делать? За идею права нельзя не стоять; нельзя себя беречь, когда идея права попирается. Отсюда выходит индифферентизм: самое вреднейшее общественное явление. Я этого не допускаю. Прежде идея, потом я, а не я выше моей идеи. Отсюда я должен лечь за мою идею, отсюда героизм, общественная возбужденность, горячее служение идеалам, отсюда торжество идеалов, торжество идей, царство правды!
«
Ну что ж, — думал он, — ну я здесь, а они там; что ж тут прочного и хорошего. Конечно, все это лучше, чем быть вместе и жить черт знает как, а все же и так мало проку. Все другом пустота какая-то… несносная пустота. Ничего, таки решительно ничего впереди, кроме труда, труда и труда из-за одного насущного хлеба. Ребенок?.. Да бог его знает, что и из него выйдет при такой обстановке», — думал доктор, засыпая.
Неточные совпадения
— Так
что ж! не хвалю, точно не хвалю.
Ну, так и резон молодой бабочке сделаться городскою притчею?
—
Ну да. Признавать законность воли одного над стремлениями других!
Что ж это, не деспотизм разве?
—
Что ж такое, папа! Было так хорошо, мне хотелось повидаться с Женею, я и поехала. Я думала,
что успею скоро возвратиться, так
что никто и не заметит.
Ну виновата,
ну простите,
что ж теперь делать?
—
Чего ж ты сердишься, Лиза? Я ведь не виновата,
что у меня такая натура. Я ледышка, как вы называли меня в институте,
ну и
что ж мне делать,
что я такая ледышка. Может быть, это и лучше.
—
Ну и
что ж, ничего бы не было, если бы и видели.
—
Ну,
что ж твои там делают? — спросила игуменья, заварив чай и снова взявшись за чулочные спицы.
—
Ну, а после
ж что было? — спокойно спросила игуменья.
—
Ну, батюшка, так
что ж ты хочешь разве, чтоб на твоем вечере скандал был?
—
Ну, о то
ж само и тут. А ты думаешь,
что як воны що скажут, так вже и бог зна що поробыться! Черт ма! Ничего не буде з московьскими панычами. Як ту письню спивают у них: «Ножки тонки, бочка звонки, хвостик закорючкой». Хиба ты их за людей зважаешь? Хиба от цэ люди? Цэ крученые панычи, та и годи.
—
Ну, это у вас… Впрочем,
что ж: отделяйтесь. Мы вас держать не станем.
— Цели Марфы Посадницы узки, — крикнул Бычков. —
Что ж, она стояла за вольности новгородские,
ну и
что ж такое?
Что ж такое государство? — фикция. Аристократическая выдумка и ничего больше, а свобода отношений есть факт естественной жизни. Наша задача и задача наших женщин шире. Мы прежде всех разовьем свободу отношений. Какое право неразделимости? Женщина не может быть собственностью. Она родится свободною: с каких же пор она делается собственностью другого?
—
Ну и
что ж такое?
Ну и
что ж такое вы рассуждаете против брака? — взъелась на него опять маркиза.
— Барин! барин!
что ты это поешь-то? Какие такие в нашем звании кормилицы полагаются? Это у вас кормилицы. В законе сказано: «сосцы матэрэ моэя, ими же воспита мя».
Ну,
что ж ты можешь против закона?
«Все это как-то… нелепо очень… А впрочем, — приходило ему опять в голову, —
что ж такое? Тот такой человек,
что его не оплетешь, а как знать,
чего не знаешь. По началу конец точно виден,
ну да и иначе бывает».
—
Ну да, я это понимаю; только
что ж — эта панихида будет по самом мирном и честном гражданине.
— Обыск? а! Идут?
Ну так
что ж такое?
— Я видел,
что ваша жена с душком,
ну да
что ж такое, женщины ведь все сумасшедшие. А вы себе табакерку купите: она капризничать, а вы табачку понюхайте да свое дело делайте.
— Так пойдем вместе;
что ж я один буду тут делать.
Ну, Москва! — говорил Помада, надевая сапоги, которые он снял, чтобы дать отдохнуть ногам.
—
Ну это, Лизавета Егоровна, вы сами придумали, а мое мнение о теориях я еще сто лет назад вам высказывал. Не верю в теоретиков,
что ж мне делать.
— Да
что это вы говорите, — вмешалась Бертольди. — Какое же дело кому-нибудь верить или не верить. На приобретение ребенка была ваша воля,
что ж, вам за это деньги платить,
что ли? Это, наконец, смешно!
Ну, отдайте его в воспитательный дом. Удивительное требование: я рожу ребенка и в награду за это должна получать право на чужой труд.
— Да кто лечит? Сулима наш прописывает. Вот сейчас перед вашим приходом чуть с ним не подралась: рецепт прописал, да смотрю, свои осматки с ног скидает, а его новые сапожки надевает. Вам, говорит, пока вы больны, выходить некуда. А он молчит.
Ну что же это такое: последние сапожонки, и то у живого еще с ног волокут! Ведь это
ж аспиды, а не люди.
— Да вот же всё эти,
что опивали да объедали его, а теперь тащат, кто за
что схватится.
Ну, вот видите, не правду
ж я говорила: последний халат — вот он, — один только и есть, ему самому, станет обмогаться, не во
что будет одеться, а этот глотик уж и тащит без меня. — «Он, говорит, сам обещал», перекривляла Афимья. — Да кто вам, нищебродам, не пообещает! Выпросите. А вот он обещал, а я не даю: вот тебе и весь сказ.
—
Ну и
что ж такое? — говорил Белоярцев в другом месте, защищая какого-то мелкого газетного сотрудника, побиваемого маленьким путейским офицером. — Можно и сто раз смешнее написать, но
что же в этом за цель? Он, например, написал: «свинья в ермолке», и смешно очень, а я напишу: «собака во фраке», и будет еще смешнее. Вот вам и весь ваш Гоголь; вот и весь его юмор!
—
Ну ведь вот то-то и есть,
что с вами не сговоришь. Отчего
ж я думаю иначе? Верно уж я имею свои основания, — заговорил Белоярцев, позволивший себе по поводу экстренного случая и с Лизою беседовать в своем любимом тоне.
— Комик! комик! — остановил его Розанов. —
Ну, а мало ли,
что мы с тобой говорим?
Что ж мы-то с тобой за люди?
— Я тут еще беды не вижу. // «Да скука, вот беда, мой друг». // — Я модный свет ваш ненавижу; // Милее мне домашний круг, // Где я могу… — «Опять эклога! // Да полно, милый, ради Бога. //
Ну что ж? ты едешь: очень жаль. // Ах, слушай, Ленский; да нельзя ль // Увидеть мне Филлиду эту, // Предмет и мыслей, и пера, // И слез, и рифм et cetera?.. // Представь меня». — «Ты шутишь». — «Нету». // — Я рад. — «Когда же?» — Хоть сейчас // Они с охотой примут нас.