— Нет, вы не смейтесь. То, о чем я хочу спросить вас, для меня вовсе
не смешно, Евгения Петровна. Здесь дело идет о счастье целой жизни.
Неточные совпадения
—
Не нельзя, а
смешно. Тебя прозовут мечтательницею. Зачем же быть смешною?
«Где же ум был? — спрашивал он себя, шагая по комнате. — Бросил одну прорву, попал в другую, и все это даже
не жалко, а только
смешно и для моих лет непростительно глупо. Вон диссертация валяется… а дома Варинька…»
Но еще более оправдало Розанова возвращение Сережи Богатырева из деревни. Это было так
смешно, что уж никто
не позволял себе и заикнуться насчет Розанова.
— Дмитрий Петрович, — говорила ему Полинька, — советовать в таких делах мудрено, но я
не считаю грехом сказать вам, что вы непременно должны уехать отсюда. Это
смешно: Лиза Бахарева присоветовала вам бежать из одного города, а я теперь советую бежать из другого, но уж делать нечего: при вашем несчастном характере и неуменье себя поставить вы должны отсюда бежать. Оставьте ее в покое, оставьте ей ребенка…
— Да что это вы говорите, — вмешалась Бертольди. — Какое же дело кому-нибудь верить или
не верить. На приобретение ребенка была ваша воля, что ж, вам за это деньги платить, что ли? Это, наконец,
смешно! Ну, отдайте его в воспитательный дом. Удивительное требование: я рожу ребенка и в награду за это должна получать право на чужой труд.
—
Смешно, — сказала, вставая, Лиза. — Розанова принимать опасно; Райнера опасно пустить жить, а принимать можно; людей, которые живут у Райнера, тоже нельзя пустить жить с нами, тогда как на них рассчитывали при устройстве этого жилья, а какого-то Грабилина, у которого, только деньги заняли, надо пускать, чтобы комнаты
не гуляли! Какое же это социальное общежительство!
От природы он был
не очень умен, воспитание получил грошовое и вдобавок
смешно косноязычил.
— Нет, ничего… Это мне показалось
смешно, что я «с свинцом в груди»… да больно сделалось… А впрочем, все это
не то… Вот Лизавета Егоровна… знаете? Она вас…
— Все это было бы
смешно, когда бы
не было так глупо, — сказал за стулом Евгении Петровны Розанов.
Г-жа Простакова. Пронозила!.. Нет, братец, ты должен образ выменить господина офицера; а кабы не он, то б ты от меня не заслонился. За сына вступлюсь. Не спущу отцу родному. (Стародуму.) Это, сударь, ничего и
не смешно. Не прогневайся. У меня материно сердце. Слыхано ли, чтоб сука щенят своих выдавала? Изволил пожаловать неведомо к кому, неведомо кто.
Теперь равнодушно подъезжаю ко всякой незнакомой деревне и равнодушно гляжу на ее пошлую наружность; моему охлажденному взору неприютно, мне
не смешно, и то, что пробудило бы в прежние годы живое движенье в лице, смех и немолчные речи, то скользит теперь мимо, и безучастное молчание хранят мои недвижные уста. О моя юность! о моя свежесть!
— Это я знаю, — согласился Дронов, потирая лоб. — Она, брат… Да. Она вместо матери была для меня. Смешно? Нет,
не смешно. Была, — пробормотал он и заговорил еще трезвей: — Очень уважала тебя и ждала, что ты… что-то скажешь, объяснишь. Потом узнала, что ты, под Новый год, сказал какую-то речь…
Неточные совпадения
Смешно и нелепо даже помыслить таковую нескладицу, а
не то чтобы оную вслух проповедовать, как делают некоторые вольнолюбцы, которые потому свои мысли вольными полагают, что они у них в голове, словно мухи без пристанища, там и сям вольно летают.
Ему бы
смешно показалось, если б ему сказали, что он
не получит места с тем жалованьем, которое ему нужно, тем более, что он и
не требовал чего-нибудь чрезвычайного; он хотел только того, что получали его сверстники, а исполнять такого рода должность мог он
не хуже всякого другого.
— Ты
не можешь себе представить, как это
смешно вышло. Я только думала сватать, и вдруг совсем другое. Может быть я против воли…
Долли пошла в свою комнату, и ей стало
смешно. Одеваться ей
не во что было, потому что она уже надела свое лучшее платье; но, чтоб ознаменовать чем-нибудь свое приготовление к обеду, она попросила горничную обчистить ей платье, переменила рукавчики и бантик и надела кружева на голову.
«Ведь всё это было и прежде; но отчего я
не замечала этого прежде?» — сказала себе Анна. — Или она очень раздражена нынче? А в самом деле,
смешно: ее цель добродетель, она христианка, а она всё сердится, и всё у нее враги и всё враги по христианству и добродетели».